Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Отец Филарет выпрямился во весь свой богатырский рост и бесстрашно и твёрдо сказал:

— Затем, что Господь Бог не желает, чтобы этот узник погиб плачевно, как это неминуемо должно было случиться с ним в Холмогорах. Затем, что Господь Бог Своей благословляющей десницей хранит кровь, текущую в его жилах, точно так же, как Он хранит кровь Романовых, которых вы, могущественнейшая государыня, являетесь отпрыском. Я не хотел идти против приказаний императрицы и соединился с Варягиным, чтобы привезти сюда, к вам, ваше величество, узника, которого он не мог отнять у меня, дарованной вами властью, и я сделал это для того, чтобы вы сами решили его судьбу. И я знаю, что Господь просветил вас, дабы вы изрекли справедливое решение.

— Так и будет! Граф Алексей Григорьевич, — обратилась государыня к Разумовскому, — вам я поручаю узника. Вы отвезёте его в Шлиссельбургскую крепость и будете заботиться о том, чтобы он содержался в достойном и почётном заключении. Так как досточтимый отец Филарет говорит, что Сам Бог хранит этого юношу так же, как нас, то следить за ним должны как можно тщательнее, чтобы во время припадков с ним не приключилось никакого вреда. Вы сами будете докладывать мне о его здоровье; ни один волос не должен упасть с его головы без моего ведома и желания!

Разумовский, низко поклонившись, произнёс:

— Воля вашего величества будет исполнена в точности!

— Вам, майор Варягин, — продолжала императрица, — я обязана своей благодарностью и признательностью. Ради исполнения своего служебного долга вы пожертвовали своим ребёнком. Я не в силах возвратить вам дочь, но мои доверие и милость всегда будут принадлежать вам. Произвожу вас в генералы, чтобы на вашем примере все могли убедиться, как я награждаю преданность и верность.

Майор не шевельнулся, его безнадёжно мрачное лицо сохранило свою неподвижность.

— Благодарю вас, ваше величество, за милость и честь, которыми вы наградили меня, старика, — произнёс он, — но у меня не хватает сил на радость, голова моя клонится к земле, упокоившей в себе счастье моей одинокой жизни. На гроб моего ребёнка я сложу знаки милостивого внимания вашего, а затем хочу снять с себя мундир и в скромной монашеской рясе посвятить остаток дней своих непрестанной мольбе Богу, чтобы Он перед Своим святым престолом соединил меня с дочерью.

Растроганная императрица с состраданием смотрела на разбитого старика, а затем сказала:

— Я не смею удерживать вас, если вы службу Богу предпочитаете моей. Следуйте благочестивому стремлению вашего сердца; ваше имя будет записано на скрижалях истории, и, когда вы у гроба дочери будете молиться Богу, не забудьте в своей молитве и меня!

С этими словами она протянула майору руку. Тот поцеловал и равнодушно отошёл в сторону, словно остальное вовсе не касалось его.

— Не мне судить вас, — сказала Елизавета Петровна, обращаясь к отцу Филарету. — Вы должны отдать отчёт в своих поступках архиепископу, и, если он одобрит или простит вам то, что вы совершили...

— Высокопреосвященнейший архиепископ, — ответил отец Филарет, — уже дал мне своё благословение, прежде чем я явился сюда, и приказал мне, чтобы впредь я находился постоянно близ него.

— Следовательно, мне остаётся только подчиниться решению его высокопреосвященства, — заметила императрица. — Господь да благословит ваши дела, а я попрошу архиепископа, чтобы он иногда посылал вас ко мне вашими душеполезными беседами наставлять меня в вере и благочестии.

Гордая радость сверкнула в очах монаха.

Елизавета Петровна, улыбаясь, кивнула головой и, обратившись к молодому послушнику, спросила его:

— Как зовут вас?

— Григорий Александрович Потёмкин, — почтительно кланяясь, ответил тот.

И впервые перед повелительницей России прозвучало это неизвестное дотоле имя, которому предстояло впоследствии наполнить собою весь мир, считаться с ним все кабинеты Европы и заставить трепетать Высокую Порту.

— Вы исполнили свой долг, — милостиво промолвила императрица, причём её взоры благосклонно остановились на стройной фигуре молодого послушника, — предупредив о бегстве пленника.

— Простите, всемилостивейшая государыня, — прервал её отец Филарет. — Этот молодой человек, которого я любил, как сына, погрешил против своей первой обязанности: меня должен он был слушать и мне верить. Его обязанностью было не идти наперекор мне.

— Я думал об императрице и будущности престола российского, — почтительно заметил Потёмкин, — и мне казалось, что с бегством узника безопасность престола будет нарушена. И если я погрешил против Церкви, то сделал это, чтобы послужить государыне.

— И государыня должна наградить вас за это, — ответила Елизавета Петровна. — Просите себе награды.

Живой огонёк вспыхнул в глазах Потёмкина.

— Награду? — воскликнул он. — Ваше высочество, вы обещаете мне награду? О, у меня есть одна просьба, но я не знаю, согласитесь ли вы на неё и можно ли исполнить её!

— Всё равно говорите! — улыбаясь, приказала Елизавета Петровна. — Я уже привыкла видеть, что область невозможного и границы моей власти очень часто соединяются.

— О, ваше величество, — воскликнул Потёмкин, делая шаг к императрице, — досточтимый отец Филарет прав: я согрешил против Церкви и буду плохим священником, так как всегда буду носить в сердце горячее желание с мечом в руке послужить моей государыне. Прошу вас, ваше величество, снять с меня это одеяние, которое как цепи тяготит меня, и разрешить мне в рядах победоносного русского воинства отдать свою жизнь за вас и за родину.

— Он уже пострижен, — спросила императрица отца Филарета, — и неразрывно связан с Церковью?

— Нет, он ещё только отбывает послушание, — возразил монах. — Но, по-моему, он впадает в большое заблуждение, если хочет ради светской суеты отказаться от священного подвига.

— Всё равно благодать не будет почивать на мне, — воскликнул Потёмкин, — так как сердце у меня никогда не будет лежать к своему званию. Но моя верность и преданность всегда будут принадлежать святой Церкви, и, конечно, в свободном развитии своих мыслей я буду приятнее Господу Богу, чем под давлением ненавистного мне священного одеяния!

— Мне кажется, что он прав, — сказала императрица. — Итак, твоя просьба будет исполнена. Я сама попрошу архиепископа отпустить тебя, а вы, граф Пётр Иванович, — продолжала она, обращаясь к фельдцейхмейстеру, — позаботьтесь, чтобы этот молодой человек был принят в один из моих гвардейских полков. Его экипировку я беру на себя.

Крик радости вырвался из уст Потёмкина; он поцеловал руку императрицы, но затем подошёл к отцу Филарету и, низко склонив перед ним голову, произнёс: