Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

При таком положении дел наступил конец сентября. Был один из тех последних тёплых дней, которые, напомнив о минувшем лете, уступают место осени. Екатерина Алексеевна, полулёжа в спокойном кресле, предавалась чтению, изредка взглядывая в окно и глубоко вдыхая тёплый воздух. Ей было приятно чувствовать себя в тишине и одиночестве, так как именно благодаря этому одиночеству её дух приобретал силу. Вдруг в соседней комнате, занятой великим князем, послышался громкий разговор, отвлёкший её внимание от книги. Она разобрала испуганные возгласы, и в следующее мгновение в комнату ворвался сам Пётр Фёдорович, находившийся видимо в сильном возбуждении. Он был без сюртука и жилета, а кружевные манжеты его рубашки были отогнуты до локтя. В правой руке он сжимал рапиру, его лицо было искажено испугом, и, остановившись на пороге, он громко воскликнул:

— Пойдите сюда скорее, у меня случилось несчастье... Этот неловкий Чоглоков, с которым я сейчас фехтовал, вдруг упал и теперь лежит мёртвым!

Екатерина Алексеевна вскрикнула и поднялась с кресла:

— Боже мой! Как же это могло случиться?! Может быть, он чем-нибудь прогневал вас и вы убили его?..

Пётр Фёдорович, пожав плечами, возразил:

— Какой был для меня смысл убивать этого дурака?.. Разве только потому, что он был влюблён в вас? Но, мне кажется, большим успехом он у вас не пользовался?..

— Ваше высочество, — прервала его Екатерина Алексеевна.

— Неужели я ошибся? — воскликнул Пётр Фёдорович. — Я лично ничего не имел против этого Чоглокова, разве только то, что он был очень скучным господином. И вот теперь, когда он начал понимать фехтовальное искусство, черту вздумалось вмешаться в это дело, и бедный малый лежит мёртвым. Но я совершенно не понимаю, как это могло случиться? Пуговка на моей рапире нисколько не повреждена, и я готов держать пари, что у этого неловкого Чоглокова нет никакой раны, а он просто притворяется мёртвым, чтобы доставить мне неприятный разговор с императрицей... Но посмотрите сами и посоветуйте, что делать?

Екатерина Алексеевна отложила в сторону книгу и медленно пошла за супругом в его комнату.

Там в самом деле лежал Чоглоков в предсмертных судорогах, с уходящим лицом, а в углах рта пузырилась кровавая пена.

— Боже мой! — вскрикнула великая княгиня. — Как же так?

— Вот так, — возразил испуганный Пётр Фёдорович, — он плохо отпарировал удар, но я едва успел коснуться его, как он упал точно подкошенный.

— Нужно позвать Марью Семёновну и доктора Бургава, — приказала Екатерина Алексеевна стоявшим лакеям, а затем нагнулась и расстегнула мундир на груди Чоглокова. Нигде не было видно раны, не было следа крови. — Не понимаю, — сказала великая княгиня и, сев на стоявший рядом табурет, положила голову Чоглокова к себе на колени, прикоснувшись в то же время к его холодному, потному лбу.

И тут он глубоко вздохнул и блуждающим, удивлённым взглядом посмотрел вокруг себя. Увидев склонившееся лицо Екатерины Алексеевны, он блаженно улыбнулся.

— Великая княгиня! — воскликнул он и сделал при этом движение, чтобы подняться, но при первых же словах струйка крови потекла по подбородку, и, испустив болезненный стон, он снова впал в забытье.

— Он жив, слава Богу, он жив! — воскликнул великий князь. — Никто не скажет теперь, что он умер от моей рапиры.

В эту минуту появилась Чоглокова и молча, в слезах распростёрлась над ним.

— Константин Васильевич всегда страдал сердцем, — прошептала она, — вероятно, его постиг удар! О, Боже, неужели он помрёт? А я была так несправедлива к нему! — тихо присовокупила она.

Вскоре появился доктор Бургав и, исследовав больного, объявил, что вследствие быстрого движения у него лопнул один из внутренних сосудов и смерть, по всей вероятности, наступит неизбежно.

Немедленно были принесены носилки, и Пётр Фёдорович распорядился, чтобы лакеи отнесли гофмейстера в его помещение. Он вполне разделял страх своей тётки ко всему, что имело связь со смертью. Вскоре Чоглоков был перенесён к себе, и жена ревностно принялась ухаживать за ним, как было предписано доктором.

Екатерина Алексеевна часто появлялась в покоях своей обер-гофмейстерины, которая теперь окончательно превратилась в её преданную подругу. Великий же князь выказал своё участие лишь тем, что послал Брокдорфа взять от Чоглокова рапиру, которую лишь с трудом удалось вынуть из судорожно сжатой руки больного.

Чоглоков большую часть дня лежал без сознания, и доктор Бургав, констатировав его безнадёжное состояние, давал лишь капли, которые уменьшали его страдание. Он предсказал, что больной через несколько часов придёт в сознание, но затем последняя искра жизни в нём угаснет.

К вечеру перед заходом солнца Екатерина Алексеевна снова вошла в комнату умирающего; его жена сидела у постели, обливаясь слезами. Великая княгиня подала ей знак, чтобы она не вставала, и заняла место рядом с нею, с участием всматриваясь в заострившиеся черты. В это время Чоглоков раскрыл глаза, в которых мелькнул луч сознания. Он протянул руку к жене и начал тихо говорить, не спуская в то же время взгляда с великой княгини:

— Я умру, моя дорогая, я чувствую, как смерть сковывает меня холодом; я уйду из этой жизни, в которой сделал столько зла и несправедливости. Я виноват перед тобою в том, что моё сердце отвратилось от тебя. Я был ослеплён светом блестящей звезды, той звезды, которая и теперь, в час моего расставания с жизнью, освещает меня своими лучами! Это было чувство чистого обожания и уважения, — продолжал он, красноречиво глядя на великую княгиню, — и если я спустился до земного, в этом виноват великий князь, который влил в меня преступное желание своими речами.

Екатерина Алексеевна, смотревшая до сих пор с участием на умирающего, покраснела и досадливо отвернулась.

— Прошу прощения, ваше императорское высочество, — сказал Чоглоков. — Моё чувство опять стало чистым и светлым, как чувство ребёнка. Я могу взирать на вас и могу дать вам последний совет умирающего друга, которому не придётся больше заботиться о благе вашей особы. Этот мой совет состоит в следующем: не доверяйте никому, оставайтесь одна, всегда одна, и тогда вам не придётся испытать ни предательства, ни страдания. Оставаясь одной, вы будете сильны и завоюете будущее, которое, я предвижу, покроет славой ваше чело. Да, я вижу вас витающею в золотом облаке; я вижу вас владычицей... Екатериной Второй, Екатериной Великой!..

Он остановился. Его взгляд был устремлён в открытое окно. Вечерняя заря бросала на него прощальный свет.

Екатерина Алексеевна, замерев, слушала его слова как откровение.

Чоглоков снова посмотрел на жену.

— Прости меня за эту любовь, — сказал он, — я не мог не следовать за звездою.