Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

При словах старого солдата лицо Потёмкина покрылось густым румянцем. Он в смущении потупился и сказал:

— Как могло случиться это? Откуда взялось у меня такое сходство с совершенно посторонним человеком?

— Иногда встречается странная игра природы, — пояснил Полозков. — Да вот и этот дом скрывает в своих стенах ещё одно удивительное сходство.

— Сходство, какое?

— Слушайте, однако, дальше, — продолжал старик, между тем как взволнованный Потёмкин с напряжённым любопытством наклонился к нему ближе. — Я хорошо заметил, что государыня часто разговаривала и шутила с Монсом. Она указывала ему, например, на цветок, Монс услужливо спешил сорвать его для неё, и государыня тотчас же прикалывала его к груди. Почувствовав усталость, она опиралась иногда на руку Монса, причём её взор останавливался на нём, казалось, с особенным благоволением. И когда он замечал это, то краснел и потуплял голову или принимался оживлённо разговаривать с другими дамами. Часовой, стоящий неподвижно с заряженным ружьём, имеет случай многое подметить и успевает на досуге продумать кое-что. Так и мне, когда я смотрел на молодого Монса в свите императрицы, часто приходил на ум нарядный, резвый мотылёк, который описывает всё более и более тесные круги около горящей свечи, пока не вспыхнут наконец его воздушные крылышки и он не упадёт бездыханным в огонь. Возвратившись назад к себе в казарму или находясь на учебном плацу, я часто мысленно видел перед собою красавца Монса, и мне почему-то всякий раз невольно становилось грустно при воспоминании о его таких живых глазах, с их дивным блеском и кроткой задумчивостью.

— И вот однажды, — продолжал Полозков, причём черты его загрубевшего от непогоды и старости лица приняли торжественное выражение, — я стоял снова на часах у входа в императорский сад. Была весенняя пора; цвёл жасмин, розы распускали свои бутоны, и вся природа красовалась так роскошно, точно небесный рай опустился на землю. Императрица вышла из дворца, но на этот раз её не сопровождала, против обыкновения, многочисленная свита. Только госпожа Балк, её приближённая, находилась при ней. Император был в отъезде. Я отдал честь; государыня приветливо кивнула мне головой, как поступала всегда с часовыми, но её взоры показались мне грустными и растерянными; она прошла со своей статс-дамой по средней аллее сада и повернула в кустарник, окаймлявший эту аллею с обеих сторон.

Я спокойно прохаживался взад и вперёд на своём посту, находившемся у входа в тёмную крытую аллею, которая вела сбоку от главной аллеи вглубь сада. Вдруг позади меня послышались шаги; я вообразил, что идёт кто-нибудь из придворных кавалеров, как вдруг почувствовал тяжёлую руку на своём плече и, проворно обернувшись, увидал перед собою императора. Его багровое лицо налилось кровью, глаза сверкали, а волосы свешивались на лоб, что служило у государя признаком сильнейшего гнева. Ягужинский с мрачными взорами и змеившейся улыбкой на тонких губах стоял позади него. При императоре не было шпаги; он держал в руке свою толстую дубинку с круглым золотым набалдашником. Я хотел отдать честь, но государь сказал повелительно: «Оставь, не надо! Ступай за мною, да потихоньку, чтобы не было слышно твоих шагов. Если я окликну кого-нибудь, а он не вскочит тотчас на ноги, то ты застрелишь его!»

Государь говорил тихо, но его голос звучал, как отдалённый раскат грома при надвигающейся грозе; потом, круто повернувшись, он пошёл вперёд по крытой аллее; я следовал за ним по пятам, крепко держа в руках ружьё со взведённым курком. Ягужинский медленно подвигался за нами. Мы пересекли в глубине сада главную аллею и вступили в заросль кустарника, где пролегали узкие, извилистые дорожки. На повороте одной из них сидела на дерновой скамье госпожа Балк. Подняв голову при шорохе наших осторожных шагов, она увидала государя почти прямо перед собой... Испуганная женщина вскочила, бледная как смерть, хотела вскрикнуть, бежать, но ужас сковал её члены... ни единый звук не вырвался из её уст, а ноги у неё словно вросли в землю.

Император только протянул руку в её сторону с убийственным взглядом... госпожа Балк упала на колени и закрыла руками лицо. Пётр быстро прошёл мимо, окончательно свалив её наземь ударом кулака по голове. Я следовал за ним, согласно полученному приказу. Страшная тревога теснила мне сердце. Неслышно ступая по песку, несмотря на своё яростное волнение, государь дошёл до беседки из цветущего жасмина, сладким ароматом которого был напоен воздух; над узким входом в эту беседку свешивались цветущие ветки; царь отстранил их рукой, и я, стоя позади него, увидал императрицу, сидевшую в этом укромном местечке. Откинувшись на спинку скамьи, окружённая цветами, которые свешивались до самой её головы, Екатерина слушала речи склонившегося перед нею на коленях Монса. Его глаза сияли ярче обыкновенного, он держал руку императрицы, которая гладила другой рукой его курчавые волосы.

Государыня первая увидала нас. Громко вскрикнув, она оттолкнула от себя молодого человека, и тот, обернувшись назад, уставился взором на царя, словно окаменевший... Одним прыжком Пётр очутился возле императрицы. Он схватил её за руку и, не говоря ни слова, только дыша так громко, точно шумела буря, стал бить её своей палкой по плечам с такой ужасающей силой, что, казалось, вот-вот переломит ей кости. Екатерина нагнулась и, не издав ни единого крика боли, устремила на него пристальный взор своих больших глаз. Император как будто и тут не мог противиться их обаянию, потому что опустил руку, занесённую для нового удара, и отступил на шаг, тогда как онемевший от ужаса Монс по-прежнему стоял на коленях.

«Он просил у меня милости, — тихонько промолвила Екатерина. — Он желает получить место в армии».

Пётр не ответил ничего. С минуту он стоял молча, весь дрожа и покачиваясь, потом обратился ко мне и, указывая на Монса, всё ещё не вставшего с колен, сказал:

«Он — твой пленник. Ты отвечаешь за него своею жизнью... и если у тебя вырвется хоть слово, раньше чем я тебе это позволю — твоя голова слетит с плеч. Ягужинский укажет тебе комнату, куда ты отведёшь арестанта и где останешься при нём, запёршись изнутри на замок».

Голос Петра звучал при этих словах, точно лязг цепей. Нагнувшись, государь сорвал шпагу с коленопреклонённого Монса, переломил её, как тонкий прут, пополам и швырнул обломки в кусты.

«Следуй за мною!» — сказал он после того Екатерине и, быстро увлекая её за руку, направился по главной аллее ко дворцу.

Монс встал наконец с земли. Он был бледен как мертвец, но спокоен и твёрд. Я кивнул ему головой, показывая, чтобы он шёл впереди меня, а сам последовал за ним по пятам, держа ружьё наготове к выстрелу. Царь намного опередил нас со своею супругой. Пришёл Ягужинский, отворил одну из комнат во дворце. Я заперся изнутри, как приказал мне государь, и остался стоять у двери. Арестованный опустился на стул и молча смотрел в землю.