Грегор Самаров - На пороге трона

— Я буду бесконечно счастлив, ваше высочество, гели вы позволите мне остаться подольше при вашем дворе, и постараюсь заслужить благосклонность вашего высочества и вашей августейшей супруги, — ответил граф.

— А я с удовольствием оставлю у ваших высочеств моего питомца, — вмешался в разговор сэр Уильямс, — так как убеждён, что он окажет мне честь своим поведением.

— В таком случае до свидания, граф, — сказала великая княгиня, поднимаясь с места и протягивая ругу Понятовскому, которую тот страстно прижал к своим губам. — Если мой муж ещё желает продолжать свою беседу, — прибавила она, — то ему придётся удовольствоваться мужским обществом, а мне и моим дамам пора отдохнуть.

Великая княгиня в первый раз во весь вечер взглянула на графиню Елизавету Воронцову, и в её взгляде выразилось такое высокомерное презрение, что Елизавета Романовна растерялась. Повинуясь взгляду Петра Фёдоровича, она нерешительно поднималась со своего места, но властный взгляд цесаревны заставил её присоединиться к другим дамам. Великая княгиня сделала церемонный реверанс мужу и, взяв под руку юную Екатерину Воронцову, с негодованием во всё время ужина смотревшую на свою сестру, медленно удалилась из столовой.

Сэр Уильямс попросил у великого князя позволения откланяться, так как он хотел ещё в тот же день умчать в Петербург. Прощаясь с графом Понятовским, он прошептал ему:

— Будьте тверды, граф! Первый шаг сделан, и теперь вполне зависит от вас растоптать весь этот хамский сброд. Думайте о розе и рвите смелой рукой её шипы.

Великий князь велел лакеям подать английское пиво и табак, а затем, радостно потирая руки, воскликнул:

— Итак, господа, теперь мы можем немного повеселиться. Бабы ушли, о чём мы нимало не жалеем. И английский посланник отлично сделал, что тоже удалился. Порой он бывает очень забавен, но в сущности все эти дипломаты — только скрытые подглядыватели и шпионы. Они пишут своим дворам обо всём, что говорится и делается у нас, а там, в свою очередь, об этом узнают наши послы и докладывают всё моей августейшей тётке.

Пётр Фёдорович наполнил голландским табаком короткую глиняную трубку, зажёг её о восковую нитку, поданную лакеем, и стал благодушно пускать вокруг себя клубы голубоватого дыма.

Голштинские офицеры, а также и некоторые из русских гвардейцев последовали его примеру. Лакеи наполнили серебряные кубки золотисто-жёлтым, слегка пенистым английским элем.

— Сядьте возле меня, граф Понятовский, — воскликнул Пётр. — Кто может так спокойно осушить подряд три таких больших стопы, тот настоящий мужчина и может, конечно, рассказать об интересных приключениях. Вы не курите? — спросил он, причём его лицо немного нахмурилось, когда граф, приняв приглашение сесть ближе, не взял ни одной из лежавших на столе трубок.

— Курю, ваше императорское высочество, — ответил Понятовский, наполняя табаком и зажигая одну из трубок. — Я научился этому искусству и охотно готов составить компанию вашему высочеству, так как придерживаюсь правила, что человек всегда должен следовать обычаям того общества, среди которого он находится.

— Отличное правило! — заметил великий князь, удивлённо и радостно наблюдая за тем, как граф лёгкими движениями губ выпускал изо рта маленькие, равномерные, голубоватые кружки табачного дыма. — Я восхищаюсь вашим умением курить, тем более что при дворе его величества польско-саксонского короля курение, как мне кажется, воспрещено.

— Я научился этому искусству в Потсдаме, где я имел честь провести много приятных вечеров в обществе офицеров батальона его величества прусского короля.

— Ах, вы были в Потсдаме? — восхищённо воскликнул Пётр Фёдорович. — Вы вели знакомство с офицерами его величества короля? Я тотчас заметил в вас знатока военного дела. Вы также видели упражнения прусских войск?

— Очень часто, ваше высочество, — ответил Понятовский. — Ежедневно пред потсдамским дворцом я имел счастье видеть его величество производящим пешком смотр своему батальону. Затем я два раза был на больших парадах всего гарнизона.

— О, какое счастье! — воскликнул Пётр Фёдорович, схватив руку графа и крепко пожимая её. — Слушайте же, господа, он видел самого великого короля во время его военных упражнений. Вы должны остаться здесь, у меня, в Ораниенбауме, пока вы будете в России, а это, я надеюсь, продлится долго. Завтра вы поедете со мной в лагерь. Вы должны посмотреть, как мы здесь упражняемся, и вы найдёте, я убеждён, что его величество король остался бы доволен нами, если бы мы имели честь промаршировать пред ним. Завтра вы будете третейским судьёй и выскажете своё мнение о наших манёврах.

— Для этого надо бы нечто большее, чем выпить три кубка на пустой желудок, когда другие сделали то же ещё раньше, — проворчал Шридман, успевший уже оправиться.

— Шридман всё ещё сердится на своё поражение, — смеясь, сказал Пётр Фёдорович. — Зато завтра, милый граф, вы полюбуетесь им во время упражнений. Он оказал нам большие услуги и научил нас многим прусским приёмам. Он имел честь служить у его величества короля. Так ведь, Шридман, вы были юнкером в гвардейском батальоне в Потсдаме?

— Точно так, ваше императорское высочество, — ответил офицер, вытягиваясь во фронт и стараясь под неподвижным, суровым взором солдата скрыть лёгкое смущение, на мгновение выступившее на его лице.

— Я не имел чести видеть этого молодого человека в Потсдаме, — холодно заметил граф Понятовский, пристально всматриваясь в атлета-офицера. — Его зачисление в состав офицеров батальона его величества было вызвано, несомненно, каким-нибудь необычайным отличием, так как король строго наблюдает, чтобы корпус офицеров пополнялся только молодыми людьми из лучших дворянских родов Пруссии.

— Это — правда, это — правда! — быстро воскликнул Пётр Фёдорович. — Но король открывает доступ в свою армию также за военные доблести и заслуги. Так было и со Шридманом, не правда ли, генерал Ландеров? Вы мне подробно рассказывали, как во время одного смотра король обратил на него внимание и командировал его в Потсдам; вы видели его бумаги.

— Точно так, ваше императорское высочество, — ответил генерал Ландеров, — всё было так, как я тогда имел честь докладывать вашему высочеству.

— Во времена короля Фридриха Вильгельма Первого это было бы менее поразительно, — заметил граф Понятовский, причём его губы сложились в едва заметную ироническую улыбку. — Лейтенант Шридман при своём достойном удивления росте занял бы почётное место в знаменитом королевском батальоне великанов. Но король Фридрих обращает более внимания на умственные способности и на характер своих офицеров, чем на размеры их роста.