Грегор Самаров - На пороге трона

Было около полудня. Погода стояла ясная. Воздух был свеж; к нему примешивались струи почти зимнего холода, который долго даёт себя чувствовать после таяния снега, прежде чем весна окончательно вступит в свои права. Древесные ветви оделись светлой зеленью; небо сияло прозрачной лазурью; с моря доносился лёгкий рокот волн.

Во дворе ораниенбаумского дворца выстроились кадеты с полковником Мельгуновым пред фронтом. В эту пору дня великий князь обыкновенно производил их смотр, но прошло уже полчаса, как они пришли, а его высочество и не думал показываться. Кадеты, сплошь красивые, стройные юноши от шестнадцати до восемнадцати лет, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, слабо и небрежно держа свои маленькие, изящные ружья. Полковник Мельгунов, мужчина лет тридцати, с бледным и умным лицом человека «себе на уме», возбуждённо прохаживался взад и вперёд, точно не замечая, что воспитанники, с которых он обыкновенно взыскивал в строю за малейшее нерадение к службе, втихомолку болтали между собою, причём иногда произнесённое шёпотом слово сопровождалось весёлым, едва подавленным смехом. Сам Мельгунов угрюмо потупился и бормотал порою сквозь зубы крепкие словца.

Пред караульной у ворот, на каменной скамье, опиравшейся на львиные головы, сидел, насмешливо поглядывая на кадет, офицер Преображенского полка, тогда как из окон караульного помещения с тем же насмешливым злорадством смотрело на кадетскую молодёжь, томившуюся в строю на солнцепёке, несколько солдат. Это ещё сильнее раздражало полковника Мельгунова, который время от времени топал ногой, словно стараясь воздержаться от вспышки гнева.

В первом этаже одного из боковых флигелей, обращённых фасадом на парадный двор, показывались у окон молодые девушки, некоторые уже в полном туалете, другие в пудермантеле и папильотках. Притаившись за драпировкой, они выглядывали во двор, со смехом перешёптывались между собою, а иногда подавали тому или другому из выстроившихся кадет таинственный знак, понятный лишь тому, к кому он относился. Их лукавое кокетство ещё больше, чем скука и усталость, отвлекало внимание юношей от военной выправки.

Всё насмешливее становилась мина гвардейского офицера у ворот; всё сильнее кипела досада полковника Мельгунова. Ещё немного, и он, пожалуй, сорвал бы гнев на кадетах, ряды которых почти расстроились, если бы часовой, стоявший снаружи у дворца, не крикнул громко караулу становиться под ружьё. Преображенцы высыпали на площадку, их офицер обнажил шашку и стал возле них. Барабанщики и флейтисты заиграли марш, кадеты поспешно сомкнули свои ряды и взяли ружьё на караул, как и солдаты на часах. Лакеи выбежали на парадное крыльцо, а придворные дамы отскочили прочь от окон. Лишь иногда из-за гардины высовывалась чья-нибудь любопытная голова.

Вдали послышался топот лошадиных копыт, и через несколько мгновений с дороги, ведущей в парк, повернула во двор маленькая кавалькада. Впереди скакала на берберийской лошадке великая княгиня Екатерина Алексеевна.

Но постороннему человеку едва ли удалось бы узнать супругу наследника престола, которая была сегодня в мужском костюме, сшитом по образцу национальной русской одежды. Чёрный бархатный кафтан, опушённый горностаем, ловко охватывал её тонкую стройную фигуру и был стянут кожаным кушаком с золотыми украшениями. Широкие красные шаровары спускались из-под него ниже колен на высокие сапожки из мягкой блестящей кожи, а серебряные шпоры придавали ещё больше изящества узкой ножке. Слегка напудренные локоны высокой причёски прикрывала шапочка, также опушённая горностаем. Тонкое, продолговатое и обыкновенно несколько бледное лицо великой княгини разрумянилось от движения на свежем воздухе; её тёмно-синие глаза сияли задорной жизнерадостностью, а полные губы полураскрылись, глубоко вдыхая чистый весенний воздух.

Екатерина Алексеевна сидела в мужском седле и так ловко и уверенно управляла храпевшей лошадью, что её можно было принять скорее за бойкого, отважного пажа, чем за супругу наследника престола, мать будущего императора и первую даму в русском государстве после императрицы.

Рядом с ней ехала верхом княгиня Гагарина на чудесной английской чистокровной лошади; она сидела в дамском седле, и на ней была синяя амазонка, затканная серебром. Её грациозная, но несколько полная фигура, гордое, надменное выражение красивого лица представляли удивительный контраст с внешностью великой княгини, которую можно было принять за любимого пажа этой важной дамы властного вида, на великолепном коне с твёрдой поступью.

За этими особами скакал на сильном вороном коне шталмейстер и преподаватель верховой езды в кадетском корпусе, Циммерман, мужчина лет пятидесяти, поразительно худой и коренастый, с серьёзным, строгим лицом и ясными, проницательными глазами. На нём были военная форма, небольшая шляпа с галунами, и он следил юрким, испытующим взором за каждым движением лошади ехавшей впереди него великой княгини; двое конюхов сопровождали кавалькаду.

Сильной, уверенной рукой Екатерина остановила свою лошадь пред фронтом кадет и поблагодарила за отданные ей воинские почести, грациозным движением подняв и опустив свой короткий хлыст; в то же время она с улыбкой потупила голову и обвела присутствующих взором с таким очаровательным и неотразимым кокетством, что не только полковник Мельгунов и караульный офицер, но даже и кадеты готовы были поклясться, что взгляд великой княгини был устремлён только на каждого из них.

В эту минуту из парка, с той стороны, где находились крепость великого князя и лагерь голштинских войск, донеслись треск множества ружейных залпов, потом грохот нескольких пушечных выстрелов и в заключение громкий, дикий рёв сотен грубых и возбуждённых голосов. При этом внезапном шуме лошадь великой княгини навострила уши, а вслед за тем плотно прижала их к голове; её ноздри широко раздулись, после чего она взвилась на дыбы и с громким ржанием несколько раз повернулась на задних ногах. Крик ужаса раздался в рядах кадет и гвардейцев, шталмейстер Циммерман подскочил к испуганному животному, полковник Мельгунов и караульный офицер подбежали, чтобы схватить его под уздцы; фрейлины у окон забыли свою сдержанность и с тревогой высовывались из них. Между тем Екатерина улыбнулась с непринуждённой весёлостью, как будто её лошадь производила эволюции по команде в манеже. С повелительной миной подала она своим хлыстом шталмейстеру Циммерману знак, чтобы он удалился, и после того крепко и чувствительно ударила рукой между ушами лошади, вонзив ей в то же время шпоры в бока. Животное как будто с досадой мотнуло головой и опустилось на несколько мгновений на передние ноги.