Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— Где уж нам, дуракам, чай пить, — начал он с любимой присказки. — Оставь, дорогой мой. Для большой игры в тебе маловато истинной веры. Отсюда и предрассудки твои: возвращаться — плохая примета, и баба плоха с пустым ведром, и чёрная кошка через дорогу… Игра не для тебя! Есть люди, которым роковая сила сулит неминуемый проигрыш. А с ней не поспоришь. Ты, брат, обречён. Начни с самим собой в карты играть — и то продуешься дотла!

Гости рассмеялись. Фёдор Петрович сконфузился — тем более что Фёдор Иванович был кругом прав.

— Так что же, граф, когда поедем? — спросил Огонь-Догановский.

— Немедля! — решительно потребовал Толстой, и они с Василием Семёновичем откланялись.

Гладь Фонтанки сияла золотом.

За ночь ветер прогнал тучи, и погода выдалась на загляденье. О вчерашнем дожде с утра ещё напоминали лужи, стоявшие на мостовых, но к полудню они высохли. Умытый и залитый ярким солнцем Петербург превратился в редкую картинку и стал походить на Северную Венецию: именно таким сто лет назад задумывал его основатель, государь Пётр Алексеевич.

Проезжая в экипаже по набережной, Фёдор Петрович Толстой довольно жмурился: парад столичных фасадов радовал глаз художника. Время перевалило далеко за полдень, когда граф отправился навестить кузена — ему не терпелось узнать о ночной схватке за карточным столом.

— Chi sa il gioco non l’insegni, — задумчиво сказал Фёдор Иванович вместо приветствия, — правы итальянцы: кто знает игру, тот пусть не берётся ей учить.

Он полулежал на диване, спустив одну босую ногу на пол, и курил длинную трубку. Дым вытягивало в распахнутую балконную дверь, но, судя по спёртому воздуху, трубка эта была далеко не первой.

Вид Фёдор Иванович имел неважный: красные глаза, всклокоченные кудри, поникшие бакенбарды… После бессонной ночи он явно не отоспался. Меж распахнутыми лацканами халата поблёскивал съехавший набок образ святого, из-под которого виднелась татуированная на груди птица. Граф глядел в потолок и, не ответив на приветствие кузена, спросил:

— Ты помнишь, что такое Коцит?

— Э-э… ледяное озеро в загробном мире.

— Озеро или река?

«Божественную комедию» они читали ещё в пору учёбы в кадетском корпусе, но впечатлительный Фёдор Петрович к литературе такого рода относился с большим вниманием.

— Коцит был рекой слёз у Вергилия, а у Данте всё-таки озеро, — сказал он и на миг задумался, припоминая. — Per ch ’io mi volsi, e vidimi davante e sotto i piedi un lago cheper gelo avea di vetro e non d ’acqua semblante — я огляделся и увидел под собой озеро, застывшее от холода подобно стеклу… Говори же, что случилось!

— Видишь, подзабыл… — Фёдор Иванович произносил слова непривычно медленно и раздумчиво, иногда глубоко затягиваясь и выпуская облако ароматного дыма; он по-прежнему глядел в потолок. — Точно, Данте. Обманувший доверие окажется в аду и будет вечно стоять, вмёрзший по пояс, в ледяном озере Коцит.

Фёдор Петрович занервничал.

— Ради всего святого, что случилось?

— Известно, что, — с деланным смешком, но без тени улыбки ответил, наконец, Фёдор Иванович и впервые взглянул на кузена. — Обчистили меня. Да как! Василий-то Семёнович шулером оказался первостатейным. Я тоже передёрнуть могу, но таких мастеров не видал. Настоящий бульдог!

Фёдор Иванович, верно, знал толк в карточных фокусах и трюках. Побеждал противников за игрой не только характером или знанием физиогномики, но и умением — как сам он говорил — собственною рукой исправить ошибку фортуны. Такие исправления иной раз приносили солидный куш.

В немногих словах Фёдор Иванович объяснил кузену, как подставные мелкие игроки, называемые шавками, под водительством своего главаря — бульдога устраивают игру таким образом, что попавшему к ним в зубы простачку нипочём не вырваться. И хоть на этот раз их жертвой был далеко не простачок, и хоть использовал Фёдор Иванович всё своё искусство, желая переломить игру, — один чёрт, остался в проигрыше.

— Фу-ты, — облегчённо вздохнул Фёдор Петрович и плюхнулся в кресло, — а я уж, было, глупости подумал… Проиграл-то много?

Тихий ответ Фёдора Ивановича огорошил кузена, и он переспросил:

— Сколько?!

Фёдор Иванович повторил, не повышая голоса, но с интересом глядя в лицо гостю. Фёдор Петрович побледнел.

— Погоди, — сказал он, — погоди! Это же целое состояние! И откуда же?.. И как же теперь ты?..

— А вот и посмотрим, — Фёдор Иванович отшвырнул погасшую трубку в угол и резко поднялся. — Поеду по знакомым. Платить требуют немедленно, до завтрашнего утра надо собрать, сколько записано.

— Я чем могу, — упавшим голосом произнёс кузен, — но ты же знаешь…

— Знаю, — оборвал его Фёдор Иванович, — поэтому тебя в расчёт не беру. Чай, найдутся в Петербурге желающие ссудить графа Толстого на первое время. А после поглядим, как повертится господин Огонь-Догановский. Уж я ему так не спущу, пусть не надеется! Будь он хоть сто раз Огонь, а в ледяное озеро Коцит я его ещё на этом свете поставлю… Стёпка, щучий сын! Подай умыться!

Фёдор Иванович прихорошился, и вскоре кузены, выпив на дорожку крепкого кофе, отправились объезжать знакомых: Фёдор Петрович вызвался в сопровождающие.

Куда бы они ни явились — везде им были рады и встречали с распростёртыми объятиями. Но стоило завести разговор о ссуде, энтузиазм хозяев улетучивался и радость угасала на глазах.

Отказом ответили все до единого, кого Фёдор Иванович и Фёдор Петрович увидели за целый день.

Одни ссылались на то, что из поместий не пришли ещё деньги. На дворе август; урожай покуда не собран, а что собрано — то не продано. Мол, сами пока на бобах сидим… При этом, сидя на бобах, обязательно приглашали в ближайшее время кто на бал, кто на званый обед.

Другие отговаривались тем, что поиздержались за лето. Поездки, наряды, развлечения, столичная светская жизнь с её драгоценной мишурой… Теперь уже осень скоро, пора путешествий на воды, куда-нибудь в Баден-Баден. Всё дорожает, а европейские курорты и раньше были недёшевы. Тут каждая копейка на счету — не обессудьте, граф.

Третьи обновляли выезд, заказав новые кареты и орловских рысаков за немыслимые тысячи; четвёртые, как назло, только-только выкупили ложи в петербургских и московских театрах на несколько лет вперёд; пятые выдавали замуж дочерей, шестые обживали и обставляли очередной особняк…

Денег в долг ни у кого не было.

Кто посмелей и почестнее — спрашивали прямо: с каких доходов намерен Фёдор Иванович возвращать огромный заём? Ни службы у него, ни поместий, ни даже наследства какого-никакого в ближайшей перспективе. Кредитору что, на отыгрыш надеяться, когда снова повезёт графу за карточным столом? Но игрецкая фортуна — дама капризная. И уж коли отвернулась она, кто знает, когда повернётся снова… Да и повернётся ли?