Марта Гумилевская - Как открывали мир. Где мороз, а где жара [Из истории путешествий и открытий]

…Вот юнга переворачивает склянку восьмой раз:

А чудесной тропической ночью, когда корабли, стремясь на запад, вздымались и опускались на волнах, хлопали парусами и отбрасывали носом пену, каждые полчаса юнга отмечал следующей песней:

Таков был повседневный ритуал на море, не меняющийся ни при какой погоде.

Между тем каравеллы летели по спокойной волне. Колумб отмерял пройденное расстояние, определял местоположение кораблей. Солнце, Полярная звезда и самые простые, несложные морские приборы были его помощниками.

Вот уже скрылась последняя полоска земли. Проходили дни. Моряки плыли в открытом море, плыли уже, по тогдашним понятиям, долго, и ничего не было вокруг, кроме волн и неба, и ночных звезд, и голубой далекой дымки горизонта.

Морякам становилось тревожно, и Колумб для их спокойствия придумал маленькую хитрость.

«Понедельник, 10 сентября, — записывает он в своем дневнике. — За день и ночь пройдено 60 лиг (одна морская лига равняется около шести километрам), но чтобы не наводить страх на людей, если путь окажется долгим, исчислили пройденное расстояние в 48 лиг.

Вторник, 11 сентября… Ночью прошли около 20 лиг, но, по указанной уже причине, отмечено было только 16.

…Среда, 16 сентября. Продолжали идти тем же путем, засчитано по той же причине меньшее число лиг».

И так за все время пути. Для себя Колумб записывал истинное расстояние, для остальных — преуменьшенное. День за днем в судовом журнале отмечалось решительно все, что происходило на корабле, на воде, в воздухе. Вот увидели обломок мачты, но не смогли его выловить, и это занесено на страницы журнала. Вот моряки с «Ниньи» увидели в небе чайку и записали это. «Нинья» была самым маленьким кораблем, и название его в переводе означает «Детка»; есть что-то ласковое, обаятельное в этом названии маленького мужественного суденышка, которое очень любил Колумб.

Вот опять на той же «Нинье» матросы увидели ночью, как с неба упала в море «дивная огненная ветвь» — наверное, то был обыкновенный метеор, падающая звезда, и записали это событие в судовой журнал.

Чем дальше адмирал «шел своим путем», тем неспокойнее становилось на кораблях. Моряков охватил «страх и печаль, и нельзя было узнать тому причину».

Все чаще стали попадаться пучки травы, она казалась речной, в ней нашли даже рака, и Колумб приказал его сохранить. Вода казалась малосоленой. Может быть, близка земля?

Так думали, так хотели думать моряки, так твердили они про себя в беспокойном нетерпении, так записывал в дневнике сам Колумб.

А погода стояла тихая, и белая птица была замечена над кораблями, птица, которая никогда не спит над морем, и прилетали и улетали глупыши, и все чаще попадались пучки водорослей, и все чаще в записках Колумба мелькало заветное слово Земля. Но… желаемое принималось за действительное, а земли не было.

Когда подул противный ветер, Колумб обрадовался: пусть матросы видят, что здесь дуют и западные ветры, которые принесут их домой, пусть уляжется тревога на душе.

Но тревога, напротив, с каждым днем все нарастала. «Что будет дальше?» — задавали себе вопросы не только матросы, но и офицеры, испанские дворяне — все, кто связал свою судьбу с судьбой Колумба.

А сам адмирал неизменно спокоен. Он отмечал в своем дневнике каждую мелочь, потому что был не только великим мореплавателем, но также и исследователем. И солнце по-прежнему ярко и радостно светило, и звезды по ночам сияли и мерцали, и волна была то синей, то черной, а воздух свеж и душист.

Первое открытие: Саргассово море, удивительное море без берегов, в кольце атлантических течений. Кто из школьников не знает теперь об этом море, но тогда моряки Колумба видели его впервые, ничего о нем не слыхали и не поняли, что это такое. Оно было огромное, глубокое, вода в нем необыкновенно прозрачная и синяя-синяя. Все море заросло бурыми саргассовыми водорослями, откуда и пошло название Саргассово море.

«…Суббота, 29 сентября. Плыли своим путем, — записывает Колумб. — Погода мягкая и приятная, именно такая, когда говорят, что только недостает соловьиного пения, море же гладкое, как река.

…Вторник, 2 октября… Море неизменно спокойное и доброе.

…Четверг, 4 октября. Плыли своим путем на запад…

…Воскресенье, 7 октября. Плыли своим путем к западу…»

А тревога растет. И кажущиеся признаки близкой земли уже никого не успокаивают… Им попросту не верят. Люди ропщут. Люди собираются кучками и о чем-то взволнованно толкуют. Люди обсуждают, как вернуться домой, в Кастилию…

«Это безумие — плыть дальше, — все громче слышатся голоса. — Это самоубийство. Почему мы должны идти за этим чужеземцем? Ведь он же обманул всех; недаром ученые люди предупреждали, что плавать в этом океане невозможно. Правда, в этом-то они, пожалуй, не совсем нравы, но кто поручится, что будет дальше? Еще они говорили: если вы и доберетесь до этих… как их… антиподов, вы все равно не сможете вернуться обратно».

И совсем тихо, чтобы не коснулось чужих ушей, некоторые шептали: «А что, если сбросить капитана за борт, когда он будет заниматься своими счислениями? Что вы думаете по этому поводу, сеньоры?» И зловещая улыбка, появлявшаяся на их лицах, пугала юнг, кровь застывала у них в жилах, им было наверное страшнее, чем другим, ведь они же были детьми!

«Понедельник, 8 октября. Плыли к западу-юго-западу… Море, как река в Севилье, воздух мягкий, как апрель в Севилье, и одно наслаждение дышать им, такой он душистый», — между тем безмятежно текли строчки из-под пера Колумба.

Да, но в Севилье под ногами земля. В Севилье — дом, родной дом! Там мелодично звенят гитары, и молодежь танцует «фанданго», и такт отбивают кастаньеты…

А здесь? Волны и небо… Небо и волны… И полная неуверенность в завтрашнем дне…

Но Колумб по-прежнему спокоен. Он ободряет моряков, он говорит: «Что вас тревожит? Ведь мы уже прибыли в Индии, скоро вы это сами увидите. Вы вернетесь домой со славой и богатством!»

«Слава? Золото? Нет, нам ничего не надо, — упрямо твердили моряки. — Вот вам условие, сеньор адмирал: если через три дня мы не увидим землю, придется вам ловить другой ветер, тот, что принесет нас в Испанию. Конечно, если вы это сможете, в чем мы, однако, не совсем уверены». — «Хорошо, — сказал Колумб, — я принимаю ваши условия». И ушел в свою каюту…