Марта Гумилевская - Как открывали мир. Где мороз, а где жара [Из истории путешествий и открытий]

Жизнь в Бразилии была приятной, удобной, всем там нравилось, и все огорчились, когда по приказу адмирала пришлось поднимать паруса и плыть дальше.

Но Магеллан торопился. Не выдавая своего нетерпения, он только и думал, как бы закончить небольшой ремонт и загрузить трюмы продовольствием, чтобы поскорей пуститься в дальнейший путь, к заветному сороковому градусу, где, как уверяет Мартин Бехайм, находится пролив.

…Тот день, когда они достигли указанного на карте Бехайма места, был одним из самых тяжелых для Магеллана.

Картограф ошибся.

Да, моряки увидели широкий поток, он оказался устьем реки, именуемой нынче Ла-Платой.

Лицо Магеллана оставалось бесстрастным, но легко себе представить, какая буря клокотала в его душе. Дело шло к зиме. Как известно, в Южном полушарии она наступает как раз тогда, когда в Севилье воздух начинает пахнуть весной, скоро там запоют соловьи, о которых все время вспоминал в своих записках Колумб.

Поднялся ропот. Матросы считали, что с них хватит. Есть ли пролив, нету ли его, но они достаточно устали, и пора возвращаться домой. Зима у незнакомых берегов — дело невеселое, опасное. Ни одно европейское судно не плавало там, куда, как видно, направляется Магеллан. И ежедневный паек он уменьшил, а это уж совсем скверно.

Недовольны были и офицеры флотилии. Они тоже думали, что пора возвращаться. Но Магеллан считал, что при таком обилии рыбы в этих водах и лесах на берегу экипажу не грозят ни голод, ни холод. Дело начато, и не такой человек Магеллан, чтобы бросить его при первой же неудаче. Пролив нужно искать, и он это сделает, только когда наступит весна. А сейчас важно войти в удобную бухту и переждать там в безопасности зимнюю непогоду.

— Советую вам, благородные сеньоры, — сказал Магеллан, — набраться терпения и мужества. Прошли времена, когда славу добывали на блестящих турнирах или в бою с мусульманами — неверными. И я, по правде говоря, не очень-то уверен, где требуется больше отваги и храбрости: в короткой ли военной стычке или в терпеливом ожидании в нелегких условиях плавания. Нас ждет победа и слава, а это дается не просто, благородные сеньоры, и вы должны помнить, что все мы дали слово своему королю. А слово держать приходится. Этого требует от каждого из нас честь офицера и дворянина!

31 марта 1520 года флотилия вошла в бухту Сан-Хулиан, где Магеллан собирался зимовать. Это было в канун большого католического праздника, вербного воскресенья. В бухте было мрачно и пустынно, выл ветер, небо заволокли тяжелые тучи. А в Испании сейчас благодать! Каждый вспоминал свой дом, свою семью, вспоминал, как праздновался этот день, какие вкусные блюда готовились на кухне, и какой вкусный запах распространялся по всему дому, и как воздух дрожал от звона колоколов… Эх, перенестись бы туда хоть на минутку на крыльях ветра, взглянуть бы хоть одним глазком на лица близких, дорогих людей! А тут сиди и жди у моря погоды… Так каждый вздыхал и думал о своем, о дорогом, знакомом с детства… И к чему это выжидание? Еще неизвестно, найдут ли они пролив. Может, его и вовсе нет! Пока что между ними и Молукками лежит этот материк и не пускает их в то, другое, Южное море!

Да, все это, может, и так, но Магеллан был по-прежнему стоек и решителен. Однако праздник — всюду праздник, и он приказал всему экипажу сойти на берег, чтобы прослушать мессу, а позднее все начальствующие лица были приглашены к его столу на обед.

Невесело было за обедом у сурового, неразговорчивого адмирала. Между прочим, он обратил внимание, что ни на берегу, во время церковной службы, ни здесь, за его столом, не видно Мендосы и Кесады. Магеллан ничем не выразил своего неудовольствия, он, разумеется, понял, что это вызов! Что ж, и в молодости, когда он плавал в Индию, ему приходилось держать руку на рукояти шпаги, ожидая предательского удара кинжалом в спину. Видно, так уж ему на роду написано, что он все время должен быть начеку, знать, что его окружают враги.

И все же то, что он узнал наутро, для него было неожиданностью. Оказалось, как ему доложили Дуарти Барбоза и Гонсало Гомес де Эспиноса, мятежные капитаны ночью захватили в свои руки три больших корабля — «Сан-Антонио», «Консепсион» и «Викторию». Преданных Магеллану людей, таких как капитан Мишкита на «Сан-Антонио» и штурман Элорьяго, они ранили, связали, лишили возможности сопротивляться. Они открыли склады продовольствия для матросов, чтобы привлечь их на свою сторону, и ждали утра, чтобы поставить Магеллана в известность о своих действиях и предложить ему подчиниться их воле и двинуться обратно в Испанию.

Каждый на месте Магеллана, наверное, решил бы, что карта его бита, что ему ничего не остается, как согласиться с неопровержимым доводом силы. С одним маленьким «Сантьяго» он все равно не сможет продолжать экспедицию.

Каждый, но только не Магеллан! И он идет на величайшую дерзость. На виду у всех к борту «Виктории» пришвартовывается шлюпка с альгвасилом Гонсало Гомесом и пятью невооруженными матросами. Цели у них, как видно, самые мирные. По веревочному трапу они поднимаются на палубу, и Гомес протягивает капитану Мендосу записку от адмирала. Прочитав, что адмирал приглашает его на флагман для переговоров, тот дерзко улыбнулся, но не успел он сказать «нет», как кинжал Гомеса вонзается ему в горло. И тут же спутники Гомеса выхватывают кинжалы, а в это время им на подмогу уже поднимается неизвестно откуда вынырнувший отряд из пятнадцати вооруженных матросов под предводительством Дуарти Барбозы. Не встречая ни малейшего сопротивления, они бросаются к парусам. И вот «Виктория» уже плывет к флагману и становится с ним бок о бок, загораживая выход из бухты.

Удар был настолько неожиданным, смелым и решительным, что мятежники не успели оказать никакого сопротивления. Что же остается делать «Сан-Антонио» и «Консепсиону»? Бежать? Но как? Мимо флагмана можно попытаться проскочить только темной ночью. Они решаются на этот безумный шаг и… ничего не выходит! Как и следовало ожидать! Правда, случилось так, что «Сан-Антонио» в последнюю минуту сорвался с якоря и врезался носом в флагманский корабль. Но вряд ли, если бы этого и не случилось, Магеллан дал бы им улизнуть! Он был настороже. Едва произошел толчок, как матросы «Тринидада» высыпали на палубу с криком: «Вы за кого?» И с мятежных кораблей отвечали; «За короля нашего суверена и за вашу милость».

Мятеж подавлен. Враги Магеллана открыли забрало, и Магеллан мог теперь рассчитаться с ними.

На мрачном берегу Сан-Хулиана состоялся суд. Это были тяжелые дни для всех. Бледный, подавленный ходил юнга Хуан де Сибулетта.

Бледен и подавлен благородный рыцарь Пигафетта, даже грубые матросы-головорезы, собранные со всех концов света, и те ходили удрученные и растерянные.