Владимир Войнович - Степень доверия [Повесть о Вере Фигнер]

В самый разгар схватки с полицией парнишка в нагольном полушубке, сунув в штаны оставшийся при нем красный флаг, стал выбираться наружу. Тут столкнулся он с двумя барышнями в серых шапочках, которые смотрели на него улыбаясь. Парнишка остановился и посмотрел на барышень подозрительно.

— Ты чей? — вдруг спросила одна из них, вроде бы младшая.

— Я-то?

— Ты-то, — кивнула головой младшая.

Что-то в барышнях привлекало парнишку, но что-то и настораживало.

— А вы откудова такие? — спросил он, подумав.

— А мы свои, — сказала старшая. — Меня Верой зовут, а ее Женей.

— Сестры? — спросил парнишка.

— Сестры, — охотно кивнула младшая.

— Ишь ты! Похожи!

Сделанное открытие почему-то убедило парнишку, что барышням можно довериться.

— Потапов Яков, — представился он солидно и сунул руку сперва одной барышне, а потом- другой, по старшинству.

— К нам обедать пойдешь?

— А далеко?

— Да нет, тут рядом.

— А, пошли, — тряхнул головой парнишка.

Вышли на Невский. По дороге Вера расспрашивала:

— Ты сам-то откуда будешь?

— Тверской губернии Старицкого уезда деревня Казнаково, — охотно отвечал Яков. — Не слыхали?

— Нет, не слыхала. Большая деревня?

— У-у! — прогудел Потапов. — Большая. Ну, правда, с Питером не сравнить.

— А тебе сколь годов-то будет? — пыталась Евгения подделаться под народный язык.

— Семнадцать.

— А ты смелый, — одобрительно сказала Вера. — Знамя не побоялся поднять?

— А чего мне бояться? Меня в Киеве рестовали — убег. В деревню отправили — убег и оттеда. Еще рестуют, еще убегу.

Благонамеренный господин Абрамов, в длиннополом пальто и мерлушковой шапке, шел за ними, несколько приотстав. Честолюбивая мечта принести посильную пользу отечеству и заслужить похвальное слово участкового пристава еще на Казанской площади подсказала ему, что надо делать. Однако, опасаясь получить по уху, он сдерживал до поры свой гражданский порыв и в драку не влез. Теперь было дело иное. Ежели сзади налететь и скрутить руки за спину, рассуждал он сам с собою, то, может, и ничего страшного. Эти две девицы вполне субтильны, но, с другой стороны, как бы не стали царапаться. А что как в сумочках у их револьверы? В буйном воображении господина Абрамова картина триумфа (господин пристав путем личного рукопожатия приносит ему благодарность за усердие) сменилась картиной печального поражения (молодой труп, остывающий на размякшем снегу). К счастью господина Абрамова, на углу Невского и Михайловской попался ему городовой, который сразу понял все с полуслова и согласился разделить лавры. Они налетели сзади и сразу повалили Якова на тротуар. Покуда городовой держал его за руки, тот сапогом ухитрился все же попасть в подбородок господина Абрамова. Едва оправившись от боли, господин Абрамов набросился на свою жертву. Городовой, уступив Потапова Абрамову, кинулся задерживать барышень, но те уже садились на лихача. Городовой поднес к губам свисток, но шарик, создающий полицейскую трель, от сильного мороза примерз там внутри, и заместо трели получилось пустое движение воздуха. А лихач заворачивал уже преспокойно на Большую Садовую.

Вера и Евгения оставили извозчика на Бассейной, прошли еще два квартала пешком и юркнули в подъезд серого дома. На третьем этаже Вера постучала условным образом. Дверь открыл Марк Андреевич Натансон.

— А, сестрички— серые шапочки! Слава богу, целы. А я уж, грешным делом, забеспокоился, что вас схватили.

В большой гостиной сидели люди, большинство из которых были Вере уже знакомы. Киевский бунтарь Валериан Осинский, деятельный, но малоразговорчивый Александр Баранников, предприимчивый Аарон Зунделевич, Александр Иванович Иванчин-Писарев, Иосиф Иванович Каблиц. Ольга, жена Натансона, разносила чай. Пили, держа в руках чашки с блюдцами. Жорж Плеханов, герой дня, произнесший сегодня речь там, у Казанского собора, сейчас тихий и неприметный сидел в красном углу под иконами. Все были радостно возбуждены. Все, кроме Иванчина-Писарева, который брюзжал:

— Как хотите, господа, а на мой взгляд, это не демонстрация, а просто глупость. Глупость, с одной стороны, и провокация — с другой. Нет, вы сами подумайте, — обращался он преимущественно к Жоржу, — что произошло?

— Первое массовое выступление передовых рабочих и землевольцев, — сказал Плеханов.

— Массовое выступление? — язвительно переспросил Писарев. — А я вам повторяю: глупость, а не массовое выступление. Пришли студенты, сами не зная зачем, устроили свалку, сбежались дворники и мясники, побили студентов и многих утащили в полицию. Твоя речь, Жорж, не спорю, была смелая и благородная, но сидеть в каталажке за это будешь не ты.

— Я рисковал не меньше других, — вспыхнул Плеханов. — А что касается значения демонстрации, то уверяю вас, мы его недооцениваем. Вот ты говоришь, пришли студенты, устроили свалку. Теперь попробуй взглянуть другими глазами: первый раз после декабристов в столице России вышли люди, которые открыто провозгласили свои идеалы и цели. Свалка? Ничего себе «свалка»! А отчего же так перепугалась полиция? Нет, брат, в истории России эта самая, как ты говоришь, «свалка» станет очень заметным событием. Новая организация «Земля и воля» начала действовать!

Незнакомый молодой человек с рыжеватой бородкой сидел на диванчике рядом с Верой и переводил с одного спорщика на другого глаза, в которых светилось любопытство.

— Вы т-тоже т-там были, на п-площади? — слегка заикаясь, наклонился он к Вере.

— Была — гордо сказала Вера.

— И не побоялись?

— Я вообще никогда ничего не боюсь! — вспыхнула Вера.

— Да? — удивился молодой человек. — А я иногда к-кой-чего п-побаиваюсь.

Вечером, когда все стали расходиться, молодой человек вышел на улицу вместе с Верой и Евгенией. Пушил над городом легкий снежок, шла по тротуарам праздная публика, но проезжей части, шурша полозьями, катили роскошные экипажи, и Вера, подумав, что могла бы уже сегодня сидеть где-нибудь в полицейском участке, невольно поежилась.

— Вы д-давно в Петербурге? — спросил молодой человек.

— Я второй месяц, а она, — Вера кивнула на Евгению, — только что из Швейцарии. А вы?

— Я здесь учился, правда недолго. В прошлом году был выслан за беспорядки на родину.

— А где ваша родина?

— Там, где плакала Ярославна. Помните?

— В Путивле?

— Да.

— А Ярославна там действительно плакала?

— Возможно. Я этим, знаете ли, как — то мало инт-тересовался. Вы, вероятно, хорошо учились?

— Неплохо.

— А я с-средне. Я больше не науками, а всякой н-нелегальщиной ув-влекался.

— А теперь чем занимаетесь?

— П-присматриваюсь.

— К чему?

— К ж-жизни.

— Ну и как?

— Мы ведем с-слишком много пустых разговоров. Одни говорят, надо учить народ, другие говорят, надо учиться у народа, третьи выдумывают что- то насчет мешков с динамитом, а все это ч-чистая маниловщина. Надо собраться всем вместе, решить твердо, что надо делать, и действовать всем заодно. Тогда, может, что-нибудь и п-получится.