Владимир Афиногенов - Конец черного темника

Лицо Александра было бледно и спокойно, лишь яростью горели голубые глаза.

Ни слова не говоря, он повернул коня навстречу монголу, выставив такое же, как у него, длинное копьё. Всадники сшиблись, и все увидели, как громадная гора, пронзённая этим копьём, медленно валится с вороного жеребца на землю. Но было заметно, что и Пересвет еле держится в седле. Конь внёс его в ряды русских, где воин-инок замертво свалился на их руки.

А Челубей, словно бурдюк, бухнулся на землю, опять издав утробный звук, и голова его оказалась обращённой в сторону своего войска, что считалось плохой приметой. Ордынцы взревели, русские воскликнули единогласно: «Боже, помоги нам!», и началась сеча.

Софоний-рязанец говорит в «Задонщине»:

«Протоптали полки холмы и луга, возмутили реки и озёра. Черна земля под копытами.

Тогда сильные тучи сходились вместе, а из них часто сияли молнии, громы гремели великие. Это сходились русские сыновья с погаными татарами за свою обиду.

Гремят мечи булатные о шлемы. И уже среди трупов человеческих борзые кони не могут скакнуть, в крови по колена бредут».

Выдвинутый вперёд Сторожевой полк русских и пеший Передовой на некоторое время задержали ордынцев. Оба полка пали, с честью исполнив свой долг: они не дали противнику нарушить строй Большого полка.

Вот как далее повествует другой летописец в «Сказании о Мамаевом побоище»:

«От сверкающих мечей выступали зори, трепетали сильные молнии от ломающихся копий и треска секущих мечей, так что нельзя было охватить взором грозный и горький час тот.

Часа четыре и пять бились, не ослабевая, христиане с погаными. Когда уже настал шестой час, Божиим попущением ради наших согрешений, начали одолевать татары. Уже многие из сановитых воинов были побиты. Богатыри русские, словно деревья дубравные, склонились на землю под копыта конские. Многие же сыны русские погибли, и самого великого князя многажды изранили. Но не истребили многих, те только Божиего силою укрепились».

Войско Мамая безуспешно пыталось прорвать центр и правое крыло русской рати. Тогда главные усилия враг сосредоточил против полка Левой руки. Натиск ордынцев был так силён, что полк Левой руки стал отходить, открывая фланг Большого полка.

Пеший отряд — частный резерв — на некоторое время прикрыл обнажённый фланг. Однако вскоре ордынцы смяли левое крыло и огромными массами устремились в тыл русских, грозя сбросить их в Непрядву.

И удалось бы это противнику, если бы не засада в Зелёной Дубраве.

— Доколе ждать будем?! — в отчаянии спросил Владимир Андреевич Боброка-Волынца. — Наше левое крыло уже смято.

— Беда, князь, великая, но не пришёл наш час: всякий, кто не вовремя начинает, удачу себе не приносит, — ответил многоопытный Боброк.

Тут и простые воины зароптали — больно было видеть, как гибнут братья.

— Не время ещё, — грозно сдвинул брови Волынец и поднял предостерегающе руку.

По лицам воинов — у пожилых заплаканным по убиенным и дерзостным у молодых — Дмитрий Михайлович видел — ещё миг, и вся эта конная лавина вырвется из дубравы, изойдёт бесполезной яростью, словно прибойная пена на побережных камнях, и тогда всё пропало... «Нет, не время ещё!» — повторял он, косясь судорожным взглядом на тех, кто был нетерпеливее остальных, готовый тут же изрубить в куски всякого, кто первым ринется на ковыльное поле.

И вот пришёл он, желанный час!

Когда ордынская конница повернулась к Засадному полку спиной, вытащил Волынец из ножен меч и закричал громким голосом:

— Друзья и братья, дерзайте! Час настал! Сила Святого Духа да поможет нам!

Мамай не сразу сообразил, что произошло. Вся его конница оказалась перед лицом пешего строя копьеносцев, а в тыл ей ударили свежие русские силы...

Он ввёл в бой свой резерв. Однако смятение в его стане было так велико, что отступающих остановить не удалось: ордынцам казалось, что русские воскресли из мёртвых.

«Уже поганые оружие своё побросали. Трубы их не трубят, приуныли голоса их», — сказано далее в «Задонщине».

Ордынцы бежали, раздирая в отчаянии себе лица руками. Преследуя, русские секли их мечами и топтали копытами лошадей. Среди преследовавших находился и Игнатий Стырь.

Со своими людьми, увлёкшись, Игнатий гнался за отступающими ордынцами до того места, где когда-то впадали в Вёрду две реки Всерда и Валеда. И на высокой горе увидел отшельника Варлаама.

Старец стоял на вершине, а внизу пробегали разрозненные толпы ордынцев, превратившихся в стадо, а он, босой, весь заросший волосами, громко хохотал и размахивал яблоневым посохом...

А в это время на поле Куликовом Владимир Андреевич Серпуховской встал под стяг и велел трубить сбор. Сразу подъехали князья литовские Андрей и Дмитрий, израненные, в помятых кольчугах, со своими воеводами. Ждали великого князя.

Прошёл час, а его не было.

Слёзы выступили на глазах Владимира Андреевича. Он обратился к собравшимся:

— Братья мои, кто видел, или кто слышал великого князя?

Ему ответили князья литовские:

— Мы полагаем, что жив он, но ранен тяжело и среди мёртвых тел пребывает. Кто-то из воинов сказывал нам, что видели его, как он по полю шёл. Без коня. Рано нам плакать...

Тогда Серпуховской вскочил в седло и помчался в полки, спрашивая о Дмитрии Ивановиче.

— Княже, в пятом часу битвы зрел сам его крепко бьющегося палицей, — сказал Родион Ослябя, проходя мимо в поисках своего сына Якова.

— Владимир Андреевич, — поклонился князю Серпуховскому крепкий старик с забрызганными кровью по локоть руками, — позднее того бился великий князь рядом со мною с четырьмя ордынцами, насевшими на нас. Троим он головы размозжил, а четвёртого я достал вот этим оружием. — И старик, а это был Холопищев-отец, показал на лежащий у ног ослоп.

— А как позднее того? — с надеждой в голосе спросил Холопищева двоюродный брат великого князя.

— Да почти перед тем, как ваш полк, Владимир Андреевич, выскочил из засады и погнал поганых.

— Друзья, братья! — зычно крикнул Серпуховской собиравшимся воинам, — если кто найдёт живым брата моего, великого князя, то поистине будет его любимцем, и моим тоже, и всей земли Русской!

Бросились искать.

Вскоре нашли Бренка. Он лежал в овраге с рассечённой головой под крупом мёртвого коня. Великокняжеский шлем с золотым шишаком валялся в стороне — знать, не смогли ордынцы завладеть им. Дорого они заплатили за смерть любимца Дмитрия Ивановича: наверху оврага тела их были навалены крест-накрест с выбитыми из черепов мозгами, с отсечёнными руками и головами. Рядом мёртвые лошади скалили жёлтые зубы, а некоторые, смертельно раненные, но ещё живые, скребли копытами по телам своих всадников. И тут же полегли рынды [102] Рынды — телохранители князя. Михаила Бренка, никого в живых среди них не оказалось.