Владимир Афиногенов - Конец черного темника

— Яшасын, каан Тинибек!

— Бай аралла, баатр дзориггэй! [27] — Да живёт, хан Тинибек! — Спасибо, доблестные богатыри! — взволнованно отвечал царевич, глаза его благодарно блестели, а щёки пылали.

Хидырбек преданно смотрел в сторону брата, а на губах играла злорадная усмешка.

Ему представилось на миг одутловатое лицо матери с маленькими немигающими глазками, в которых ничего никогда нельзя было прочитать, и послышался её прерывистый шёпот:

— Сынок, Джанибек навстречу к старшему брату не поедет... В Сарайчек с эмирами и мурзами поскачешь ты. И там вы свершите над Тинибеком то, о чём я говорила с тобой раньше... Знатные мурзы и эмиры подкуплены. Знай, что золото на этом свете — сила! Оно перешибёт любую преданность... А твоя польза такая: когда Джанибек займёт трон отца, к тебе великое каанство придёт гораздо скорее, в противном случае тебе придётся пережидать две жизни — старшего брата и среднего... Но ведь ты можешь и не дождаться их смертей, — Тайдула как удав на кролика долго смотрела на младшего сына. — Мне доподлинно стало известно, что Тинибек, став Повелителем Золотой Орды, пообещал умертвить тебя с братом, не пощадит он и меня, бедную старуху, — и по дряблым щекам Тайдулы покатились слёзы.

«Знаю тебя, какая ты бедная... Ты ещё при жизни отца плела против него заговоры в пользу своего любимого сыночка Джанибека. Зря отец не удавил вас...» — подумал Хидырбек, но с великой преданностью глянул на мать, наклонился к ней и слизал с её щёк лицемерные слёзы...

И вот как далее повествуют арабские исторические источники: «Заговорщики отправили своих людей в Сарайчек для встречи хана. Пришедши к нему, эмиры все собрались для лизания руки его, потом они ударили его и умертвили. Затем они вернулись к Джанибеку и уведомили его о случившемся. Придравшись впоследствии за что-то к брату своему младшему Хидырбеку, Джанибек убил и его также и стал править единодержавно. Тринадцать лет правил Джанибек. При нём начался упадок былого могущества Золотой Орды, так как он правил по указке эмиров и целиком зависел от них. В период его правления разразилась страшная чума, и он воевал с Польшей, Литвой и итальянскими колониями в Крыму и терпел поражения...»

В 1343 году, когда в Тане на Азовском море генуэзцы в уличной драке убили несколько ордынцев (из-за чего и разгорелась война Золотой Орды с итальянскими колониями в Крыму), впервые всплыло имя Мамая, потомка татарских князей, ведших род от Сондуга и Юлдуз, но родившегося от пленной кабардинки. К тому времени ему исполнилось двадцать два года; как сотник — начальник над сотней клинков — он участвовал в усмирении генуэзцев, а через год подобное столкновение повторилось в Кафе, и мы его уже увидим штурмующим высокие крепостные стены...

Величественные ещё, хотя вместе с тем печальные на вид, предстают перед путешественниками в Крыму развалины замков, стен и крепостных башен, построенных генуэзцами в городах, им принадлежащих. На крутых скалах возвышающиеся каменные бойницы, кажется, до сих пор, как и семь столетий назад, господствуют над морем и окрестностью. Их узкие окна глядят по-прежнему вдаль, как бы наблюдая за движением кораблей и враждебных ордынцев. А в полуразвалившихся церквах видны ещё лики святых, к которым возносились тёплые молитвы за удачу в торговле или войне.

А вот и гербы, и надписи на камнях и мраморных плитах, хорошо сохранившиеся, чтобы мы смогли вспомнить о некогда живущих людях: об одних — с почтением, о других — с презрением. Хотя нам ли их судить?! Судья им Бог!

Прислонённая к каменной стене башни мраморная плита длиной в два с половиной аршина [28] Аршин — русская мера длины, равная 0,71 м. и шириной в полтора гласит:

«В году 1346-м, в 8-й день Июня, когда дарована

была милость Климентом Папою для возвеличения

креста, эта построенная башня получила своё

начало, основанная пастырем.

Иезус …………………………………………………………….……..»

(Далее следует молитва, в которой несколько слов разобрать невозможно, но из остальных легко догадаться, что в молитве выражена просьба к Спасителю, избавившему город от истребления, о ходатайстве перед Богом, чтобы Он охранял выстроенную башню, ниспосылая по-прежнему свою помощь христианской религии).

Исторические сведения, которые мы сейчас имеем, помогут нам объяснить эту надпись на мраморной плите.

Консул в Кафе, благородный господин Готифредо ди Зоали, взволнованно ходил по комнате, пол которой был отделан чёрным мрамором. Вот он остановился у столика из слоновой кости, на котором стоял глобус, нервным движением среднего пальца придал ему вращение и, даже не взглянув, как закрутились страны и континенты, быстро пересёк комнату и оказался у узкого высокого окна из красного и зелёного стекла, распахнул створки. Свежий ветер с моря дохнул на консула; он увидел ошвартованные у пристани свои, генуэзские, и венецианские корабли, загружаемые бочками с солониной и бочонками с мёдом, ящиками с русскими мехами и тонким льняным полотном. Потом на деревянной стенке появились гнедые и белые аргамаки. Их скоро повели в трюмы, и тут Готифредо взорвался:

— Нет, степной шакал, так просто мы не уступим... В прошлом году тебе удалось взять приступом Тану, перебить почти всех наших купцов и разграбить их лавки. Но о каменные стены Кафы ты, Джанибек, расколешь свою пустую башку, которая питается мыслями своих подданных.

Консул громко хлопнул в ладони, и в дверях появился его помощник.

— Где этот ублюдок?.. Как его?..

— Андреоло Чиврано, ваша милость, — услужливо подсказал помощник.

Двое аргузиев [29] Аргузии — полицейские и стражники консульского замка. вскоре представили пред очи консула упирающегося молодого итальянца в наручниках.

— Оставьте его, — махнул в сторону полицейских Готифредо.

Андреоло повёл широкими плечами, расправляя их, и успокоился. Теперь консул мог рассмотреть его: тонкий орлиный нос, упрямо сжатые губы, высокий чистый лоб, обрамленный густой шапкой волос, и глаза, карие, выразительные, смело глядящие на Готифредо ди Зоали.

— Ты понимаешь, что натворил? — строго спросил консул.

— Я защищал свою честь и честь своей родины, ваша милость. После Таны они обнаглели и ведут на улицах Кафы так, как в своём паршивом Сарае.

— Ну, положим, в своём Сарае они, может быть, ведут себя иначе, — уже более мягким голосом сказал консул. — Но чёрт вас дёрнул, прости дева Мария, учинить поголовную драку, в которой было убито двадцать ордынцев и наших...

— Только двое, — с гордостью добавил молодой итальянец.

— Это не меняет дела, — снова перешёл на строгий тон консул. — Джанибек опять грозит войною, требует выдать ему зачинщиков...