Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

— Ладно, — согласился Мстислав Романович. — Ну что, братья? Всё ли слышали?

— Всё! Всё, княже!

— А коней отдадут нам?

Плоскиня снова оживился.

— Кони ваши там, на выпасе, — махнул он рукой куда-то на заход солнца. — Отсюда недалеко пасутся. Все целы. Найдёте, небось.

К Мстиславу Романовичу придвинулся сотник Ярун. Нагнувшись к уху, зашептал:

— Ох, не верил бы ты ему, княже. Не нравится он мне, разбойничья морда. Этого, земляка его, поспрошать бы надо, что за человек.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Мстислав Романович, мысли которого уже были заняты другим. — Вот ты его и поспрошай. И с Иваном этим возьмите пока Плоскиню да приглядите за ним, пока не выйдем отсюда.

— Князь! Они машут! — крикнул кто-то, наблюдавший за монголами.

Мстислав Романович решился окончательно.

— Собирайся, братцы! — приказал он. — Выходить будем!

Люди стали наспех собирать вещи. То, что казалось ненужным, отбрасывали в сторону. Возникла общая суматоха, какая бывает перед внезапным повелением двигаться в поход. Плоскиня так и стоял здесь, отойдя с Иваном в сторонку. Рядом с ними уже был Ярун, о чём-то подозрительно спрашивавший обоих.

Эх, не успел обговорить — разрешат ли монголы обоз с собою взять, подумал Мстислав Романович. И сам себя оборвал: о каком обозе речь, когда и так жизнь подарили? Живы будем — добро наживём. А монголам тоже свою добычу взять надо.

Несколько возов с пологой стороны холма уже отодвинули, образовав проход для войска. Теперь принялись разбирать дебри, так надёжно послужившие русским за эти два дня.

Мстислав Романович подозвал к себе князей Андрея и Александра, дал им некоторые наставления: как вести себя с монгольскими начальниками, как держаться с достоинством, одновременно выражая признательность. И первым вышел из крепости.

От монгольского шатра, где развевалось их знамя, князьям уже призывно махали. Наверное, там находился главный начальник, тот самый Субэдей, про которого тогда рассказывали послы.

Трое князей приблизились к кучке начальников. Один из них, толстый мужчина в меховой шапке — Субэдей, как понял Мстислав Романович, — ласково кивал, словно дорогих гостей встречая. Пришлось остановиться и отвесить ему приличный поклон.

Потом князь обернулся к холму, чтобы посмотреть, как выходит из укрепления его полк. И в этот самый миг почувствовал, что его крепко, железными пальцами схватили сзади, прижав локти к туловищу. При этом Субэдей подошёл со своими монголами близко, чтобы издали не было видно русским, что их князь схвачен. Мстислав Романович дёрнулся — и увидел, что такая же участь постигла и обоих молодых князей, Андрея и Александра.

А на его пеший полк, уже успевший сойти с пригорка вниз, во весь опор летела, будто из-под земли выскочив, монгольская конница.

Началась жестокая рубка.

Несколько мгновений Мстислав Романович смотрел, как гибнут его воины. Потом заворочался в руках тех, кто его держал, пытаясь найти взглядом Субэдея — главного здесь начальника. Поняв бесполезность этого, обвис как мешок.

Не страх близкой смерти он почувствовал. Мстислав Романович почувствовал стыд.

Он прожил долгую жизнь. На его веку случалось всякое. Однажды, поддавшись уговорам князя Рюрика Ростиславича, вместе с ним разорил дотла свой любимый Киев, вдобавок напустив на древнюю столицу половцев. Всю жизнь потом раскаивался в этом поступке, замаливал грех как мог. Но такого, давящего непомерным грузом на душу и сердце стыда, как сейчас, он ещё никогда не испытывал.

Этот стыд не жёг щёки, не выжимал из глаз слезу. Наоборот, Мстислав Романович был бледен как полотно. От этого стыда одно было спасение — смерть, и он умер бы, если бы встретился взглядом с одним из молодых князей или хоть с Субэдеем. Но голова была опущена, и не было никаких сил поднять её.

Он молчал, когда испуганные и возмущённые Андрей и Александр взывали к нему, говорили что-то. Он молчал, пока монголы вырубали обманутое — им одним обманутое, а не кем-нибудь другим! — войско. Вокруг, кажется, звучал смех, чужой каркающий говор. Но Мстислав Романович не вслушивался.

Потом он заметил краем глаза, что несколько воинов принялись копать рядом три неглубокие продолговатые ямы — как раз, чтобы уложить в них троих людей с расчётом не закопать их, а придать телам устойчивую неподвижность. Его, связанного, положили в среднюю из этих ям — самую широкую, ибо телом он был грузнее, чем оба молодых князя.

На них, всех троих, наложили доски. Сквозь щели между этими досками Мстислав Романович смотрел в небо и молчал. Потом небо исчезло: сверху постелили ковры. И потом, когда тяжесть стала усиливаться, давить и давить на лицо, на туловище, на пах и когда закричали и заплакали от боли оба молодых князя — он снова молчал, лишь кряхтел, натуживаясь, пытаясь поскорее выдавить жизнь из тела.

Монгольские начальники, Субэдей и Джебе (это его отряд порубил доверчивых русских), усевшиеся пировать на этих досках вместе с приближёнными, веселились до вечера. И хотя стонов и криков из-под досок уже давно не доносилось, им всё равно было весело.

Они только что одержали великую победу. Они были непобедимы.

Сотник Ярун, разговаривая с Иваном и Плоскиней, немного успокоился. Оба старых знакомца наперебой рассказывали ему, каково было терпеть чужеземную неволю, какие голод и холод довелось вынести новгородцам из-за чудовищного приказа князя Ярослава Всеволодовича заступить хлебные пути из низовских земель. Потом Плоскиня, не отрывавший взгляда от сотника, стал рассказывать, каких чудес он навидался, странствуя по свету с персидским купцом, после того как ушли они из Медвежьей головы. Расспрашивал про земляков, дивился тому, что почти все умерли от голода. Опечалился, когда Иван поведал ему о том, что новгородцы, прогнав князя Мстислава Удалого, вновь призвали к себе владимирских князей, того же Ярослава.

Уже весь полк вышел из укрепления, а Плоскиня всё молотил языком, всё никак не мог наговориться. Видно было, что соскучился он по общению с русскими, что хочет им как можно больше рассказать обо всём. И сам тоже хочет послушать.

Вдруг Плоскиня посмотрел в сторону монгольского стана.

— Ну вот, — удовлетворённо произнёс он. — Что я говорил? Они уже с вашим князем обнимаются!

Сотник Ярун всем телом обернулся туда, куда показал Плоскиня. И Иван тоже, желая посмотреть на такое невиданное зрелище: чтобы монгол обнимал русского князя.

В это мгновение Плоскиня сделал быстрое движение, выхватил из-за сапога ножик с длинным клинком, шагнул к сотнику Яруну и несколько раз воткнул лезвие ему в спину.

Потом повернулся к Ивану, который с радостным изумлением отыскивал глазами князя, одним рывком вырвал его меч из ножен и сильно толкнул в грудь. Иван грохнулся на спину. Неожиданно всё произошло. Тут же остриё собственного меча упёрлось Ивану в ямку под горлом.