Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Потом, попав в глухую чухонскую деревню, отлёживаясь в углу на вонючем сене, Иван понимал так: он для чухонцев — нечто вроде зверька, отловленного в лесу и оставленного наполовину из жалости, наполовину из расчёта, что в дальнейшем зверёк может пригодиться на продажу. С Иваном никто и не разговаривал из чухны, и почти не замечали его присутствия. Разве что когда он с помощью старика устроил кузню и показал лесным людям небольшое своё умение, то смог их удивить. Но так, как люди обычно удивляются, видя умение медвежонка плясать на задних лапах, передними держа бубен и кланяясь в ответ на угощение.

Немцы же купили Ивана, как покупают телёнка или поросёнка, и с этого дня он был без расспросов и объяснений превращён в полезное домашнее животное. И обращались с ним как с домашним животным, которое не достойно того, чтобы чувства к нему проявлять. Девки чухонские, те хотя бы смеялись меж собой над ним, голым. Здесь же у Ивана было такое ощущение, что ходи он хоть вообще без одежды — на это никто внимания не обратит. И именно это сознание себя как бы не человеком — было самым удручающим.

Вообще здесь, в Оденпе, над Иваном, как он узнал, было множество хозяев. Самый главный — звали его Фолькин, а может, Волькин — был начальником над всеми немцами, главным в крепости, мастером ордена Ливонского. Ему подчинялся главный немецкий военный — барон Дитрих, который вместе со своими рыцарями держал власть над всем этим краем. Этот барон Дитрих, как впоследствии узнал Иван, и был тот рыцарь, встретившийся ему с чухонцами при въезде в город. Хер Готфрид, заплативший за Ивана, управлял большим хозяйством при немецкой крепости и всем войске и подчинялся и Дитриху, и всеми потрохами — Волькину. Для Ивана хер Готфрид был птицей высокого полёта, потому что, управляя хозяйством, повелевал десятком помощников, тоже немцев, каждый из которых был ответственным за свою часть. Железным, златокузнечным и оружейным промыслами ведал уже хер Гунтер — вот этот уже был к Ивану поближе. А самым непосредственным начальником, распорядителем над жизнью Ивана был Адольф, мастер железного дела, которого тоже полагалось называть «хер»; если он тебе что-то велит: «явольхер». Впрочем, Адольф почти никогда ничего Ивану не приказывал, это делали его подмастерья Ян и Михель. И все эти немцы, кроме разве что Яна и Михеля, владея и Иваном, и сотнями ему подобных, и всеми окрестными землями, сами были собственностью Ордена.

Об Ордене, которым правил в городе Риге епископ Альберт, сам подчинявшийся главному латинскому попу в каком-то Риме (этот поп латинский уже подчинялся одному Богу), все говорили, понизив голос и с большой почтительностью, словно боясь накликать беду. Впрочем, Ивану не доводилось слышать, как о нём говорят главные немцы, но подмастерье Ян, немного умевший по-русски, говорил именно так. Он же, будучи на вид ровесником Ивана, то есть юношей лет двадцати, иногда снисходил до разговоров с рабом и объяснял всю здешнюю иерархию — не для того, конечно, чтобы просветить Ивана, а чтобы иметь «практикум» в русской речи.

Иногда, расхваливая величие и могущество Ордена, Ян говорил, что когда накопит достаточно «гельд», то купит себе право на вступление в Орден — хотя бы оруженосцем при рыцаре. У Ордена великое будущее. Не пройдёт и десяти лет, как все страны покорятся ему, в том числе и Русь, населённая дикими варварами вроде Ивана. И многие русские князья это уже понимают. Вот, например, наш барон Дитрих — он «швагер», то есть зять русского князя Вольдемара Мюстаслау из города Скоффа или Плескоффа — эти названия трудно произносить. Князь Вольдемар давно принял решение встать под знамёна Ордена и породнился с одним из знатнейших рыцарей его.

Беседы с Иваном не означали, что подмастерье Ян испытывает к русскому некие добрые чувства. Бывало, что, поговорив с рабом, Ян вспоминал о каком-нибудь недоделанном деле и тогда мог тут же понудить Ивана к исполнению хорошим ударом палки. Как пастух бычка, отбившегося от стада. В ответ Иван только тихо ругался себе под нос (правда так, чтобы немец слышал) или скалился, сверкая глазами, на обидчика. Немцы, наверное, считали Ивана строптивым.

Немецкое хозяйство размещалось неподалёку от крепости и было весьма обширным, составляя как бы ещё один город, примыкающий к Медвежьей Голове, — несколько слобод, население которых занималось каждое своим промыслом. Тут, помимо кузнечного, имелось ткацкое производство, гончарное, портновское, кожевенное, маслобойни и сыроварни, огромные свинарни и при них — варильни и коптильни, от которых иногда доносился такой умопомрачительный запах, что скулы сводило. Немцы, как выяснил Иван, были большие любители вкусно покушать и еду себе готовили весьма затейливо. Впрочем, эту еду он видел только издали, когда наступал обед: мастер Адольф удалялся к себе домой, а Ян и Михель ели прямо здесь, на кузнице, им обед приносила Адольфова служанка. Перебрасываясь с ней шутками, жуя и хохоча, Ян и Михель ни разу хотя бы кусочек не предложили Ивану попробовать. Он же получал глубокую миску пшённой каши и кусок серого хлеба — всегда одно и то же и в одинаковых количествах, ни больше, ни меньше. И есть старался так, чтобы немцы видели: плевать он хотел на ихние яства, и на них самих, и девку ихнюю толстомясую. Когда эта девка приходила, особенно хотелось хоть чем-нибудь да показать свою гордость и душевную независимость. В общем, грех жаловаться — был сыт, и на том спасибо.

Всё то добро, что производилось в хозяйстве Ордена, предназначалось не только для рыцарей — им и десятой доли было не съесть и не износить, — а отправлялось в Ригу большими обозами. Примерно раз в месяц то Ян, то Михель отправлялись с таким обозом сопровождать изделия их кузни. Такие поездки для обоих были праздником, а для Ивана оборачивались дополнительной работой.

Тот небольшой навык в кузнечной работе, который Иван получил и в отцовской кузне, и после у Малафея, здесь ему самому казался жалким. Нечего говорить: и угрюмый носатый хер Адольф, и Ян с Михелем были такими мастерами искусными, что Иван, страстно завидуя их мастерству, порой чувствовал, что отмякает к ним душой, забывая, что он — раб, а они — хозяева. Что он умел? Подковы, гвозди, петли для ворот, наконечники сулиц и ножи самой простой работы. Немцы же изготавливали всевозможный рыцарский доспех: нагрудные сверкающие латы с подвижным оплечьем и знаком Ордена — крестом, каждый конец которого был хищно раздвоен, шлемы с поднимающимся и опускающимся забралом, латы ножные со шпорами и наколенниками. Тонкая работа!

Ивана, хоть и был он куплен как кузнец, к такой тонкой работе и не подпускали. И учить его, разумеется, здесь никто не собирался. Его делом было: мехи раздувать, таскать воду и уголь, следить, чтобы в кузне всегда было чисто подметено. Когда же либо Михель, либо Ян отсутствовали, Ивану иногда доверялось удерживать клещами на наковальне тяжёлую, красную от жара заготовку, и не дай Бог дёрнуться, когда в лицо попадают брызги окалины, — такое грозило палочным битьём. А палка для Ивана всегда была наготове и у Адольфа и у подмастерьев.