Марина Кретова - Баронесса Вревская: Роман-альбом

— Нет, не могу, я буду посмешищем в глазах всего полка. Ведь все слышали, что я их говорил вам, — гневно ответил Пущин.

— Тогда можете идти, больше мне ничего не нужно.

Пущину ничего не оставалось, как снова отправиться к цесаревичу и рассказать о курьёзной неудаче с этим олухом. «Вы сами олух, раз не умели уладить это дело. Этот... (здесь, видимо, совсем крепкое выражение. — М . К.) пожалуется выше», — вмиг вспылил цесаревич и, вплотную подойдя к Пущину, возмущённо задышал ему в лицо.

Пущин неожиданно:

— Отойдите от меня, Ваше высочество!

Цесаревич:

— Что???

Пущин (твёрдо и уверенно, но словно в сомнамбулическом состоянии):

— Отойдите, не смейте стоять ко мне так близко.

(По версии Н. Макарова ещё хлёстче: «Ваше высочество, осторожно — вы плюётесь!»)

Цесаревич:

— Да как вы смеете со мной так говорить, я вас разжалую!

(По Макарову: «Как вы смеете это говорить! Я на своего лакея не плюну, не то что на офицера»).

— Я и сам не желаю носить мундир одного с вами полка. (Срывает эполеты).

Цесаревич:

— Я вас арестую, я давно подозревал в вас вредные мысли.

(В ярости цесаревич изорвал свою шляпу и стоял весь в перьях и вате).

Так Пущин был арестован из-за ссоры с Варпаховским. В результате Варпаховский был переведён командиром в один из армейских полков, но цесаревич с Литовским полком рассорился.

Когда он собрал приближённых и спросил, что, по их мнению, следует делать с зарвавшимся Пущиным, самый преданный из собравшихся тут же заключил: расстрелять в двадцать четыре часа. Без суда.

Но суд был, и Пущин был разжалован в рядовые. Через год благодаря личному обаянию и храбрости прощён.

Каким в старости был генерал-майор Варпаховский, неизвестно. Может, так и остался свирепым солдафоном, сёкшим крепостных, а может, это был оттаявший, добродушный человек, сам временами удивлявшийся своему прошлому: картам, ссорам... И можно допустить, что матушка Юлии воспитывала дочь в уважении к заслугам и увечьям отца, и тогда становится понятно, почему молодая девушка легко вышла замуж за пожилого человека, сродни отцу. Ипполит Александрович Вревский вполне мог оказаться его приятелем но Кавказу [4] Да вот и у Н. П. Вревской (1876—1961) в «Последней рукописи» сказано, что Юлия Петровна познакомилась с И. А. Вревским в Ставрополе, на Кавказе, где жила с родителями после окончания Смольного института. И в Старицком уезде Вревские владели имением Малинники. Так что в любом случае могли быть соседями. .

— Где ты воспитывался?

— В Гёттингенском университете, Ваше высочество.

— Отчего же не в России?

— В России трудно получить хорошее образование.

— Ах ты, дерзкий мальчишка. В России воспитывался твой

император, воспитывался я. Что же, я дурак, что ли?

— Не могу знать, Ваше высочество.

Наверное, не обошлось без слёз. Матушка уж точно плакала, да и ветераны народ на слезу лёгкий — сердце к старости размягчается, а тут ещё родная дочь. А сама Юлия, ещё вчера Юленька, Жюли — беготня по комнатам с сестрой, клумбы, вышивки, любопытство из-за матушкиной спины к гостям — отныне воспитанница Варпаховская, «смолянка» — что-то строгое, чужое, с отзвуком одиночества, тоски.

В слезах ли всё-таки уезжала или с радостью? Вдруг с радостью? Вряд ли! Маленькая девятилетняя девочка, одна, в казённый мир. Страх, дальняя дорога, каково ей было?

И как могло провинциальным родителям прийти в голову послать любимое беспомощное дитя за сотни вёрст? Такова сила идей на Руси, и одинакова эта сила и в чопорной столице, и в добродушной провинции. Попал в её жернова — ребёнок ли, взрослый, вертись, пока в пыль не перемелешься.

...Идея была замечательная: создать на Руси институт русских матерей. Смольный — детище Екатерины Великой. Царица была женщина образованная, дружила с энциклопедистами и любила говорить, что «корень всему добру и злу — воспитание». Основано в 1764 году общество для воспитания благородных девиц, которые в отличие от своих отцов и матерей, больше полагавшихся на нанятых учителей, могли бы сами отвечать на любые вопросы своих детей и имели тот нравственный и интеллектуальный статус, чтобы растить и образовывать своих детей, не рассчитывая, повезёт или нет с учителями.

Начиная с Екатерины II Смольный был заботой всех русских цариц, и каждая вносила посильные новшества и усовершенствования. Много сделала для Смольного Мария Александровна. Главное её достижение — она назначила нового инспектора, К. Д. Ушинского.

Педагогический гений Константина Дмитриевича озарил Смольный такой яркой вспышкой, что вся жизнь монастыря делится на период до Ушинского, период при Ушинском и период после, во время которого, по свидетельству образованных современников, «Смольный погрузился во тьму». Не в буквальном конечно же смысле, но таково свойство яркой личности. Блеснёт, как комета, — и вот уж кажется, что остаётся тьма.

Итак, до Ушинского: преподавали Закон Божий, русский и иностранный языки (французский, немецкий, итальянский), рисование, танцы, музыку и пение (церковное и итальянское), рукоделие, арифметику. Последнюю учили постольку, поскольку она была необходима в домашней экономии: в пределах четырёх правил. Дальше с годами прибавляли историю, географию, домашнее хозяйство.

Круг предметов со временем всё расширялся, и тринадцатилетние «смолянки» уже постигали архитектуру, геральдику и опытную физику (с улыбкой представляешь, как все эти нарядные, нежные существа сообща взрывали какую-нибудь жидкость в пробирке), занимались скульптурой, и что совсем трогательно — токарным ремеслом.

Смекалки требовала домашняя экономия на практике. Стряпать их не учили — всё же благородные девицы, но суметь не растранжирить, а разумно потратить деньги на съестные продукты, разбираться в счетах, чтобы не надул управляющий, и иметь всегда порядок и чистоту на кухне — всё это совершенно необходимо для будущей хозяйки большого дома.

Но ещё важней иметь терпение, кротость, твёрдую веру и любовь... к детям. В этом суть, венец смольного образования. И поэтому в пятнадцать лет девочки сами становились как бы мамами, воспитательницами и учителями. Ко всем предыдущим предметам прибавлялось ежедневное преподавание в младших классах. И выходили юные княжны и графини из стен монастыря не со страхом перед будущей жизнью, а только с лёгким нетерпением перед своей судьбой, со всем необходимым внутренним багажом, чтобы достойно, серьёзно и спокойно принять её. А судьбу женщины в прошлом веке (да, может, и во все века) определяло замужество. Удачное — счастливая судьба, нет — вся жизнь загублена.