Александр Широкорад - Несостоявшийся император. Александр Михайлович

— Миша не должен был этого делать, — наставительно закончил он. — Удивляюсь, кто дал ему такой странный совет.

Это замечание, исходившее от человека, который только что отдал шестую часть вселенной горсточке недисциплинированных солдат и бастующих рабочих, лишило меня дара речи».

Прекрасный пассаж! Император уступил горсточке солдат и рабочих! А верноподданный Сандро ни о чём не знал, он «с головой» ушёл в дела авиации, и вот что получилось! Естественно, что французы в 1931 г. верили откровениям великого князя, верила и значительная часть эмигрантов, а кто знал правду — помалкивал, не желая новой свары в августейшем семействе.

Из Ставки Александр Михайлович и вдовствующая императрица вернулись в Киев. Первую неделю ситуация в городе была относительно спокойной, но уже 20 марта 1917 г. в Киеве собрались представители националистических групп со всей Украины и провозгласили «Украинскую Центральную Раду». Начались беспорядки. Сандро едко высмеивал украинских националистов: «В составе Российской империи Украина процветала, и русские монархи приложили все усилия, чтобы развить её сельское хозяйство и промышленность. 99% населения Украины говорило, читало и писало по-русски, и лишь небольшая группа фанатиков требовала равноправия для украинского языка. Их вышучивали, на них рисовали карикатуры. Жители Кентуккских холмов, которые стали бы требовать, чтобы Луисвилльские учителя употребляли их сленг, казались бы менее нелепыми».

Тем не менее здравый смысл подсказывал великому князю, что из Киева надо уносить ноги, пока ещё не поздно. Он через великую княгиню Ольгу пытался несколько раз убедить семидесятилетнюю вдовствующую императрицу уехать в Крым.

«По всей вероятности, некоторым из наших добрых друзей, — пишет Александр Михайлович, — тронутых нашим положением, удалось повлиять на Временное правительство, и в один прекрасный день к нам явился комиссар и передал приказ отправиться немедленно в Крым. Местный совет всецело одобрил этот план, так как считал, что “пребывание врагов народа так близко от Германского фронта представляет собою большую опасность для революционной России”.

Нам пришлось почти что нести императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая остаться и заявляя, что предпочитает, чтобы её арестовали и бросили в тюрьму».

23 марта 1917 г. Мария Фёдоровна, Александр Михайлович, Ольга Александровна и её муж ротмистр Куликовский на специальном поезде убыли из Киева. Через два дня великая княгиня Ксения Александровна с детьми и фрейлиной С.Д. Евреиновой в сопровождении нескольких офицеров на поезде отправились из Петрограда в Крым. Вслед за ними выехали князь и княгиня Юсуповы. Феликс пока остался в Петрограде.

12 апреля, сразу после приезда в Кореиз, Зинаида Николаевна написала сыну письмо про все свои мытарства: «Подъезжая к Синельниково, стали набираться серые шинели во все вагоны нашего поезда, и наш вагон был переполнен. На крыше 16 человек, которые шумели, топотали, орали, как сумасшедшие, на буфетах, в проходах, в коридорах, всё было переполнено, что проводник боялся крушения и ничего поделывать не мог. Так же и на станциях, все молчали и боялись этой дикой орды! — Из купэ нельзя было выходить. Ночью они лежали как мёртвые там и днём прохода не давали, кричали, пели, курили махорку, от которой трудно было дышать! — Когда проводник запер двери на ключ, то они ломали окна и лезли через окно!» [90] Цит. по: Красных Е. Князь Феликс Юсупов: «За всё благодарю...». С. 472-473.

Княжна не пишет, куда и зачем ехали солдаты. А это были дезертиры с фронта. Сейчас либеральные историки нагло врут, что это большевики разложили армию. Откуда они могли взяться в окопах в конце марта — начале апреля 1917 г.? Между тем Александр Михайлович ещё 6 марта 1917 г. написал жене в Петроград: «Начало разврата в армии положено». Позже он скажет: «К ранней осени [1917 г.] процесс революционного разложения достиг своего апогея. Дивизии, бригады и полки перестали существовать, и толпы грабителей, убийц и дезертиров наводнили тыл».

Так что вопреки басням советских и антисоветских историков большевики не захватывали власть 25 октября 1917 г., а нашли её в большой куче дерьма, отмыли и начали строить новое государство.

Но вернёмся к нашим путешественникам. Из Севастополя, куда пришёл поезд с Александром Михайловичем, Марией Фёдоровной и их спутниками, их доставили на автомобилях в имение Ай-Тодор под конвоем революционных матросов.

Рассказать о жизни в Ай-Тодоре предоставлю Александру Михайловичу, благо, теперь ему нечего скрывать: «По приезде в Ай-Тодор мы получили длинный список того, что мы не должны были делать, от некоего господина, носившего громкий титул “Особый комиссар Временного правительства”.

Мы состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения, на полутора десятинах между горами и берегом моря. Это условие было довольно приятным. Зато другие...

Охраняющие нас вооружённые моряки, отобранные за свои радикальные взгляды, имели право входить в наши комнаты в любое время дня и ночи. Без разрешения комиссара мы не могли ни получать, ни отправлять письма и телеграммы. Комиссар присутствовал при всех наших трапезах; рядом с ним находился его переводчик — на тот случай, если мы перейдём в разговоре на иностранные языки. Всех, кто захотел бы нас видеть, обыскивали и при входе, и на выходе.

Каждый день проверялось, сколько мы израсходовали свечей и керосина. Я попытался уверить комиссара, что мы не владеем искусством изготовления бомб!

— Не в том дело, — ответил он, смутившись. — Это для того, чтобы успокоить местный Совет. Они там думают, что вы можете посылать сигналы турецкому флоту.

Какую же свечу надо было иметь, чтобы подавать сигналы кораблям, стоящим в Босфоре, в четырёхстах милях от Крыма! Зато это идиотское объяснение открыло мне глаза на то, сколь неустойчиво положение нашего комиссара.

Он являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета, и обе эти революционные власти находились в постоянной вражде. Матросы не доверяли комиссару, комиссар же с ужасом смотрел на ручные гранаты, заткнутые за пояс революционных матросов. Будучи ранее членом Государственной Думы и происходя из богатой семьи, комиссар Временного правительства надеялся, что революционная буря скоро уляжется, страна заживёт вновь нормальной жизнью и власть останется в руках его единомышленников.

Как все безответственные представители либеральных партий того времени, он попал, так сказать, между двух огней, и его крайняя неискренность не могла ввести циничных матросов в заблуждение. Они не скрывали своего презрения к нему, не слушались его приказаний и даже отказывались вставать при его появлении».