Мишель Зевако - Борджиа

Рагастен спал.

Он прислонился к стене и постарался найти наименее стесняющее положение. Впрочем, и оно не смягчало мук. Рагастен знал теперь, чем грозит эта «последняя камера», которой угрожал ему верховный судья. Гарконио, перед тем как отправиться в Монтефорте, рассказал о ней.

Он не будет присутствовать при пытке! Какое огорчение! Тогда Гарконио решил заранее просветить шевалье. Для него эти четверть часа прошли весьма приятно. Не имея возможности присутствовать при драме, Гарконио по крайней мере получил достаточное наслаждение, подробно описывая несчастному молодому человеку сценарий его мучений. Можно было быть уверенным, что он не пропустил ни одной детали. Рагастен удовлетворился спокойным ответом:

– Главное, чтобы вас не спустили вместе со мной в этот колодец. Вид змей и жаб, даже контакт с ними, не столь меня пугают. Куда противнее контакт с тобой.

После этого визита монаха Рагастен уже больше никого не видел, кроме тюремщика, три раза приносившего ему хлеб и воду.

Итак, Рагастен спал.

Его разбудил луч света, внезапно проникший в его камеру. Он открыл глаза и увидел Чезаре. Рагастен не мог сдержать содрогания.

«Время пришло, – подумал он, – сбросить меня вниз… Прощай, жизнь!.. Прощай, Примавера!»

Однако у Чезаре, стоявшего перед ним, Рагастен заметил какую-то неуверенность во взгляде. К своему несказанному удовлетворению, шевалье заметил, что Борджиа не привел с собой ни охрану, ни тюремщиков. Через плечо Чезаре, оставившего дверь неприкрытой, он взглянул в коридор. Там никого не было.

«Я ошибся… Время еще не пришло… Но тогда зачем он пришел?.. Ах, да! Понимаю… Как и его верный Гарконио, он пришел насладиться своей местью»…

Тогда Рагастен поднялся и проговорил с усмешкой:

– День добрый, монсиньор… Извините, что не могу предложить вам сесть… В этот покой просто позабыли поставить кресло.

Чезаре воткнул в земляной пол принесенный с собой факел, потом обернулся к Рагастену и мрачно уставился на него, не говоря ни слова.

– Пришли восхищаться своей работой? – продолжал Рагастен. – Или приглядеться к этому месту, которое по праву принадлежит вам? Весьма сожалею, что вы не увидите перекошенного страхом лица, на которое вы рассчитывали.

Чезаре скрестил руки.

– Но в конце концов, монсиньор, – после некоторого молчания снова заговорил шевалье, – это я занял ваше место… Это вы убили, а меня заковали в цепи… Честно говоря, мне это кажется несколько нелогичным… Кстати, монсиньор, как чувствует себя ваш отец? Он очень ловок, и за это качество я его уважаю… Редко мне приходилось видеть циничного и коварного мошенника, столь искусно принимающего маску почтенного человека… И до такой степени, что, когда он говорил со мной, я проникся убеждением, что он, возможно, отнюдь не убийца, не отравитель, не клятвопреступник, не лицемер, как о том говорят. Извинитесь, пожалуйста, за меня перед ним, прошу вас…

Чезаре хранил молчание. Он продолжал внимательно и мрачно смотреть на узника. Тогда Рагастен рассмеялся… Странно звучал смех под этими сводами.

– Вы спрашиваете себя, чему я смеюсь, монсиньор? Да над собой. Я не верю, что так далеко может зайти детская наивность, которой я поддался. Представляете, я поначалу принял вас за великого военачальника, а вы оказались всего лишь обыкновенным бродягой… Я видел в ваших руках сверкающий меч, но благородное оружие оказалось стилетом изменника. Но ведь еще есть время стать вам таким, каким я себе представлял великого полководца. Черт побери! Что за восхитительное лицо дикого зверя! Вы в моих глазах всё еще оставались человеком меча! И вот я должен столкнуть вас с пьедестала, который вам так подходил. Вы спустились ко мне, монсиньор, поскольку ничем не отличаетесь от вашего Гарконио. Тот тоже приходил поглядеть, как я умираю… А вы, монсиньор Чезаре? Вы пришли посмотреть, хорошо ли натерли мне запястья цепи вашего карцера, не удовлетворит ли вас некоторая бледность лица узника? Говорите, зачем вы пришли сюда?

– Я пришел предложить вам свободу! – сказал Чезаре.

– Свободу?..

– Да! Вы осуждены… Вы не убивали Франческо… Это я его убил… Всё верно. Но осуждены вы… И вы умрете… Но через какую-то минуту, если я захочу, если вы захотите, я сниму с вас цепи и вы плучите свободу…

– Не понимаю вас…

– Я объясню, – сказал, тяжело дыша, Чезаре. – Эта юная девушка… Беатриче… Вы ее любите?..

– Я люблю ее!..

Рука Чезаре сжала рукоять кинжала. Но он продолжал:

– А она… Отвечайте!.. Она?

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу знать, любит ли она вас?

– Ах вот что! Монсиньор, – вскрикнул Рагастен, в глазах которого вдруг сверкнул озорной огонек. – А какое вам до этого дело?

Чезаре приблизился на шаг. Он почувствовал, как его охватывает один из тех приступов бешенства, которые превращали человека в дикое животное, неспособное обуздать свой гнев.

– Ты скажешь, – зарычал он, забыв всю утонченную дипломатическую игру, к которой он готовился. – Ты скажешь!.. Я хочу знать!

Рагастен напрягся в страшном усилии… Внезапная мысль зародила в нем безумную надежду.

– Монсиньор, – холодно ответил он, – вы ошибаетесь… Вы ничего не знаете… А правду я унесу с собой в тот мрачный колодец, куда вы хотите меня сбросить!

– Несчастный! – прорычал Чезаре. – Она была с тобой!.. Ты умрешь!..

И в то же мгновение он ринулся на Рагастена с поднятым кинжалом. Рагастен ожидал этого порыва. Молниеносным движением он выпрямился и схватил Чезаре за руку. Казалось, цепи больше не мешали ему.

Чезаре пытался рывком освободиться. Но другая рука Рагастена уже схватила его за горло. И Чезаре почувствовал, как железные пальцы душат его.

– Ты у меня в руках! – охрипшим от радости голосом выкрикнул Рагастен.

Борьба длилась не больше полминуты. Одной рукой Рагастен вывернул кинжал Чезаре, а другой так сдавил шею противника, что хрустнули позвонки. Чезаре сначала выпустил кинжал, а потом упал на колени.

Рагастен не разжимал объятий. Послышался хрип, потом Чезаре упал на пол, не подавая признаков жизни. Рагастен лихорадочно обыскал его. Он даже подпрыгнул от бессознательной радости, подавив в себе торжествующий вопль. Его рука нащупала на поясе Чезаре маленький железный ключ.

Рагастен вставил его в кандалы, сжимавшие его левую руку… Через несколько секунд оковы были сняты. Тогда Рагастен наклонился над Чезаре.

– Он придет в себя, – пробормотал шевалье. – Ах, если бы у меня была душа Борджиа!.. Мне ведь представился очень удобный случай… Какую услугу я оказал бы человечеству, завершив то, что начали мои пальцы… Ба!.. Но это совсем не мое дело…

Пока он так говорил, Рагастен отцепил пояс Чезаре и надел его на себя. Потом нахлобучил на голову черную бархатную шапочку, обычный головной убор папского сына. Наконец он завернулся в плащ монсиньора.