Адель Алексеева - Кольцо графини Шереметевой

В сильном жару лежал император, лекаря не отходили от него. Не отходил и князь Долгорукий, и отчаяние его было безгранично. Лекаря говорили: «Уйди, не играй с огнём, заразишься...», но он не слушал, забыл обо всём и не спускал глаз с государя. Сам прикладывал холод, поил морсом, протирал тело его уксусом... Рядом неотступно находился Остерман.

Больной покрылся красными пятнами. Они мучительно чесались, не давали спать, потом стали темнеть и превращаться в язвы. Даже язык его был изъязвлён, и вид царя мог бы отпугнуть любого, кто взглянет, но только не Долгорукого.

Через десять дней ждали кризиса. Кризис наступил, и государю как будто стало лучше. Москва и высокие её гости, прибывшие уже на свадьбу, вздохнули...

В домах гадали, задумывая на царя, Наталья с Дуняшей тоже. Налили в тарелку воду, поставили свечку, и капающий воск образовал в воде странную фигуру: большая голова, лоб — как колокол, а на ней — корона!.. А рядом — телега, похожая на катафалк... Ой, как страшно-то!

Известно, беда одна не приходит, лепятся к ней другие беды, и в шереметевском доме бед уже не перечесть: болезнь государя, сломал ногу дядя Владимир Петрович, у бабушки участились приступы удушья (она теперь даже спала сидя). Но и этого мало: проснувшись как-то поутру, Наташа направилась в комнату брата, а на пороге её остановила мадам Штрауден: «Нельзя!.. Оспа! Не пускать!» В доме воцарилась пугающая тишина...

А через девять дней из лефортовского дворца пришло известие: государь в агонии. Фаворит его в нервной горячке. Да, было такое свойство у князя Долгорукого: в тяжёлую минуту лишаться ума-памяти, отчаиваться и плакать, теряя последние капли бодрости. И ещё: не понимать в такую минуту того, что происходит вокруг.

А происходили вокруг события необычайные...

Тут автор обязан капитулировать перед вымыслом, ибо не поднимается рука дорисовывать сцены, разыгравшиеся в царском дворце в момент смерти императора. Да и вправе ли он заставлять говорить и действовать своих героев по своему разумению в столь ответственный момент? К тому же история не сохранила добросовестных свидетелей, а действующие лица не были заинтересованы в правдивых показаниях.

Ясно только одно: в одной из комнат собрались Долгорукие, и у них шёл спор о помолвленной, но не обручённой невесте: имеет ли она право на престол? Как сделать её законной царицей? Такой мыслью был одержим Алексей Григорьевич. И он бросил на кон последнюю карту: составить завещание от имени умирающего царя в её пользу. Царь в агонии, подписать не может? Но ведь он ещё жив! Иван не раз подписывал бумаги «под руку государеву», царь доверял ему!.. Ещё и принцесса Елизавета подписала завещание вместо больной своей матери...

Князь Иван сидел возле государя, лишь изредка отлучался из царской опочивальни, он смотрел на сродников помутневшим взором, в полубеспамятстве слушал их увещевания о том, что должен поставить пять букв на одном экземпляре завещания «П-е-т-р-ъ», а второй дать государю...

Историки по-разному описывают это событие. К примеру, Ключевский так:

«Когда в январе 1730 года простудился и опасно заболел Пётр II, временщики князь Алексей Долгорукий и его сын Иван, любимец императора-мальчика, решили удержать власть в своих руках посредством обмана. Они собрали фамильный совет, на котором князь Алексей предложил принять подложное завещание умиравшего царя, передававшее власть его невестке княжне Екатерине. Другой Долгорукий, поумнее, фельдмаршал Василий Владимирович, усомнился в удаче этой нелепой затеи. Князь Алексей возражал, что он, напротив, вполне уверен в успехе дела и в оправдание своей уверенности сказал: «Ведь ты, князь Василий, в Преображенском полку подполковник, а князь Иван — майор, да и в Семёновском против того спорить некому».

Ключевский называет дочь Алексея Григорьевича невесткой, а князя Ивана обвиняет в умышленном злодействе. Историки Словаря Брокгауза и Эфрона по-иному трактуют события тех дней: «Когда Пётр II находился в предсмертной агонии, князь Алексей Григорьевич собрал всех своих родичей и предложил составить подложное завещание от имени государя о назначении преемницей престола государыни-невесты. После долгих споров решено было составить два экземпляра духовной, Иван Алексеевич должен был попытаться поднести один из них к подписи императора, а другой подписать теперь под руку Петра... Оба экземпляра духовной были составлены, и Иван Алексеевич очень сходно подписался под руку Петра. Этим и ограничилось его участие в замысле родичей. Находясь неотлучно у одра умиравшего государя, он не присутствовал на дальнейших совещаниях. Так как Пётр не приходил в сознание, то князю Долгорукому не удалось поднести к его подписи заготовленное завещание. После кончины императора он передал оба экземпляра духовной своему отцу, который впоследствии их сжёг».

По этой версии князь Иван Алексеевич не придавал значения своей подписи, ибо знал, что при печальном исходе оба экземпляра будут уничтожены. Тут не могло быть речи о его злодействе, скорее, он сам стал жертвой собственной доброты и горячности...

Он ходил сам не свой и всё повторял слова, которые государь в полубеспамятстве выкрикивал, умирая: «Запрягай же, Ваня, сани! Я еду к Наталье!..» — при этом улыбался, словно взор его уже проник туда, к ушедшей сестре.

...И снова — в который раз! — поднялся переполох в Российской земле: кто сядет на трон?.. Из колена Петра Великого — младшая дочь Елизавета? Или из колена брата его Ивана — Анна Иоанновна? А может, вдовствующая императрица Лопухина Евдокия?.. Как будет двигаться далее сквозь штормы и бури великий корабль, лишившийся пусть юного, но законного наследника, одним своим существованием означавшего покой и порядок?..

мператор лежал на возвышении в гробу, обитом золотой парчой. Шёл четырнадцатый день после его смерти, а похороны всё откладывались — из-за приезда новой императрицы. Возле гроба поочерёдно дежурили приближённые, временами звучали скорбные песнопения, священнослужители читали псалтырь.

Отлетело короткое его царствование, отшумело, как весенний дождь, не успевший смыть грязь с прошлогодней листвы. И вот уже вместо румяного великана-богатыря — иссохшее подобие его с белым восковым лицом и будто резиновыми руками.

Побелел лицом государь — почернел его фаворит, сидящий возле гроба. Нашло на него отчаяние, род столбняка, а мысли теснились в голове столь смутной чередой, что и не отделить одну от другой...