Николай Коняев - Ревизия командора Беринга

21 октября ветры, курс и погода были всё те же. Но к вечеру мы попали в шторм, и умер морской солдат Лука Завьялов.

22 октября была ясная погода, солнце, сильный мороз, западный ветер, и мы проложили курс NtO прямо к материку, каковое решение внезапно было твёрдо принято, поскольку лейтенанту Вакселю сказали, что осталось только пятнадцать бочек воды, из которых две испортилось и большая часть воды вытекла, когда экипаж запоздало попытался приладить на них обручи. Перед плаванием деревянные обручи на водяных бочках должны были заменить железными, так как деревянные обручи портятся, если судно находится в длительном плавании. Но, поспешая с отправлением, офицеры объявили их вполне пригодными, не предвидя теперешних обстоятельств.

23 октября ветер переменился, а с ним и готовность офицеров идти в Америку. Поэтому до полудня мы плыли на север с юго-восточным ветром, так что, несмотря на плохую погоду и сплошную пелену града, мы прошли за сутки 31 милю, то есть тем самым стали уходить от берегов Америки с тринадцатью бочками воды, чтобы либо достигнуть Камчатки, либо высадиться при первой возможности на первом попавшемся подходящем острове. Мы открыто обсуждали эти варианты, чтобы поднять дух матросов и больных.

27 октября к часу ночи задул юго-западный ветер, ночью и днём мы плыли с ним на северо-запад, чтобы достигнуть установленного 52-го градуса широты; в полдень мы вычислили, что всё ещё находимся в 90 милях от Авачи. Днём ветер стал столь сильным, что сменился штормом. Но, поскольку мы стали увереннее в себе и лучше узнали надёжность своего судна и мачт, мы тем не менее весь день шли под марселем.

Совершенно очевидно, что мы находимся в проливе, потому что волны не были так высоки, даже когда поднимался шторм, а ветра уже не менялись столь быстро. Я заметил, что шторма были не так свирепы, как в сентябре, при столь же сильных ветрах. Причина этого заключается в том, что воздух, более холодный и тяжёлый, оказывает большее давление на воду.

28 октября мы снова удивились, увидев на рассвете, как сильно изменилась вода, из чего ясно заключили, что должны находиться вблизи суши... Вскоре после этого воздух очистился, и мы увидели остров, лежащий перед нами прямо но курсу на расстоянии одной мили... Было ясно, что милосердная помощь Божья была нам оказана во второй раз, потому что мы погибли бы, если бы пришли сюда несколькими часами ранее во мраке ночи или если бы Господь сейчас не развеял туман. Можно было заключить, что кроме этого острова во многих местах вдоль нашего пути имелись и другие, которые мы прошли ночью, не сознавая этого, хотя это ясно показывали водоросли, постоянно плывущие к нам по направлению от берега...

Здесь нам сопутствовала удача, заключённая в том, что разрушительный план мастера Хитрова не был принят. Он хотел встать на якорь в открытом море, спустить бот и набрать воды на берегу, невзирая на то, что мы все вместе насчитывали десяток слабых людей, которые не смогли бы поднять якорь со дна. И во время шторма, разразившегося тремя часами позднее, мы нашли бы здесь в волнах общую могилу...

30 октября. Итак, вопреки всем резонам мы пошли на север, потому что, как сказал мастер Хитров лейтенанту Вакселю, иначе счисление нашей долготы не будет правильным, так как всё ещё насчитывалось более 60 миль до Авачи...

По многим обстоятельствам представляется, что за этим решением скрывалась некая тайная причина, происходящая из личных намерений. Они хотели идти на север, чтобы необходимо стало плыть к устью Камчатки, а не в Авачу. Эти намерения достаточно ясно можно было вывести из неправильных сообщений капитан-командору, а также из соперничества лейтенанта Вакселя и мастера Хитрова...

31 октября, 1, 2 и 3 ноября не случилось ничего, достойного упоминания, за исключением того, что наши больные стали вдруг умирать очень быстро и буквально один за другим, и нам с трудом удавалось управлять судном или менять паруса. Однако мы шли к северу, до 51-го, 52-го, 53-го, 54-го, 55-го, до 56-го градуса — полностью преданные двумя людьми.

Утром 5 ноября было приказано убрать паруса во избежание посадки на мель. Все стояли на палубе и смотрели вокруг в поисках земли, потому что её наличие здесь было предсказано с математической точностью. К нашему общему удивлению случилось так, что в девять часов утра мы увидели землю...»

Уже давно Беринг не выходил из каюты, но туман, подлый, преследующий его туман заползал и сюда, заволакивая капитан-командора беспамятством.

Ещё со времён первого американского плавания возник в Беринге страх перед туманом. Туман всегда вызывал в нём мучительное ощущение собственного бессилия. Туман заволакивал очертания берегов, в тумане проходило судно мимо островов и земель. Потерялся в тумане со своим кораблём Чириков. Медленно заглохли в тумане звуки колокола на «Святом Павле»... Лишь шумела вода за бортом да скрипели мачты... Сейчас туманом заволакивало сознание. Размывались очертания датского города, в смертном тумане скрывались дома, ратуша, кирпичная кирка. Порою в бреду Берингу начинало казаться, что и сам он — корабль, заблудившийся в тумане среди бесконечного моря чужой страны, моря, из которого уже не вернуться к родному берегу.

Из вязкого, всё плотнее облегающего тумана Беринга вырвали 4 ноября радостные голоса офицеров.

— Мы дошли! Мы дошли, господин капитан-командор! — радостно повторял Свен Ваксель. — Камчатка!

— Ежели бы у нас была даже тысяча штурманов, и то бы им не удалось точнее проложить курс! — улыбался Софрон Хитров. — До берега нет и полумили!

Слова офицеров с трудом пробивались сквозь туман, а лиц офицеров Беринг и вообще не мог разглядеть.

Кое-как, с трудом, Свену Вакселю и Софрону Хитрову удалось растолковать командиру, что они пришли к Камчатке. Потом, немножко огорчённые тяжёлым положением Беринга, они поднялись на палубу.

Все, кто только мог ходить, были здесь. Достали план Авачи и сейчас сверяли его с очертаниями берега. Узнавали Исопу, мыс Шипунский, вход в гавань и маяк.

Но к полудню, когда рассеялся туман и была произведена обсервация по солнцу, выяснилось, что «Святой Пётр» находится между пятьдесят пятым и пятьдесят шестым градусом северной широты. Это было на несколько градусов севернее заветной бухты.

Радость сменилась унынием. И так сильно было уныние от несбывшихся надежд, что совсем обессилели ещё вчера державшиеся на ногах матросы. Ночью, когда разразился шторм, некому было залезть на мачты, чтобы подобрать паруса.

В клочья разодрал шторм паруса, разрывая сгнившие снасти...

И снова собрались офицеры в каюте у Беринга.

Софрон Хитров, ссылаясь на разрушения, которые доставил шторм корабельным снастям, а также на малое число способных работать матросов, предлагал войти в ближайшую гавань и высадиться на берег.