Алексей Черкасов - Черный тополь

Обо всех своих долгих мытарствах Шумейка поведала первому секретарю райкома.

Два часа Шумейка разговаривала с секретарем при закрытых дверях.

– Поганый он чиловик, Степан Вавилов, коли не признает своего сына. – Так заявила Шумейка секретарю райкома.

Потом Шумейка попросила, чтобы секретарь взглянул на ее сына, и сама привела мальчика из приемной. Рослый, лобастый паренек, черноглазый, смуглый, стоял перед секретарем райкома, потупя голову. За малые годы он много кое-чего пережил! И фрицем звали Лешу, и приблудным, и, случалось, поколачивали сверстники. На все оскорбления взрослых и детей он отвечал настороженным, тяжелым взглядом, точь-в-точь сам Степан Вавилов. Потом Леша усомнился: правда ли, что у него отец русский офицер, сибиряк?

– Чи не похож? – И Шумейка умоляюще взглянула на секретаря. По ее щекам скатились две слезинки.

Секретарь ответил:

– Очень похож. Вот подрастет, отпустит черные усы, и тогда их не отличишь – отца от сына.

– Усы? – удивилась Шумейка, смахнув слезы с лица. – У Степана Егорыча усы?

– Усы, усы! Вот такие! Как у запорожца.

– Боже ж мий! Я б его не признала. Тогда вин був без усов.

– О! – секретарь покачал головою.

– Чи пиихать мене до Билой Илани? – спросила Шумейка.

– Нет, подождите здесь. Во вторник у нас бюро, и Вавилов обязательно здесь будет. А пока – держите в тайне свой приезд. Пусть он встретится с вами внезапно. Так будет, пожалуй, лучше. В Белой Елани у него жена и сын.

– Вин мне ще тогда балакал, шо у него е сын. Он вже взрослый, его сын?

– Второй год работает трактористом, – ответил секретарь. – А вы надолго приехали в Сибирь? Может, останетесь у нас здесь, в Каратузе? Я могу позвонить в райздрав.

– Я ще сама не ведаю, як мне быти. В Полтаву я не вернусь.

– Тогда продолжим наш разговор в среду. Я вас буду ждать.

После Шумейки секретарь долго говорил со своим помощником. Тот подтвердил, что действительно в райком приходили письма от Шумейки и прежний секретарь получал их лично и наказал «не разглашать тайну писем Шумейки». И если бы Степан Вавилов узнал про Шумейку, то он, конечно, немедленно бы уехал на Украину либо вызвал бы Шумейку в Сибирь, и тогда бы все полетело кувырком.

– А он, как там ни говори, тянет колхоз! И, кроме того, Агния – законная жена Вавилова. Я ее лично знаю еще с сорок третьего года, когда она работала в леспромхозе. Не женщина – а подвиг.

– А что у ней за история была с Боровиковым?

Помощник махнул рукою.

– В той истории, если разобраться, виноват сам Вавилов.

Секретарь попросил найти письма Шумейки.

– Их в райкоме нет. Я передал их Агнии Вавиловой.

– Значит, все письма Шумейки у жены Вавилова?

– У ней.

– И Вавилов ничего не знает?

– Думаю, что нет.

– Значит, фактически устроили заговор против Вавилова?

…Есть, говорят, у любви какое-то шестое чувство. Ни осязание, ни зрение, ни слух, ни вкус, ни обоняние не могут проникнуть в тайну сердца; как и что там? Любовь проникает всюду.

Еще до того как Шумейка надумала ехать в Сибирь из Полтавы, она была уверена, что Степан любит ее. Особенно насторожило Шумейку гневное письмо Агнии Вавиловой, «законной» супруги, полученное еще в начале марта. Агния требовала, чтобы Шумейка прекратила писать Степану, и что он, не читая, рвет ее письма, и до каких же пор Шумейка будет надоедать мужу Агнии, Степану Егоровичу?

– Це же та самая Агния! – вспомнила Шумейка. Степан говорил ей, как его жена спуталась с каким-то парнем и родила от него девчонку, и они разошлись. – Брешет Агния. И письма мои ховает от Степушки. Сама пииду до Сибири!

И вот – приехала…

За четыре дня Шумейка многое успела узнать. И весь Каратуз исходила с Лешей, и в больнице побывала, где нашлось место фельдшерицы, и в районной гостинице подружилась с милой заведующей, Ириной, а главное – разведала про Степана.

– Бирюк. Чистый бирюк! – говорили одни.

– Вавилов? Который Вавилов? Из кержаков? – спрашивали другие.

– Шо це за кержаки? – недоумевала Шумейка.

– Не знаешь кержаков? Да ты что, нездешняя? С Украины? А! Ну, значит, кержаки это, как бы тебе сказать, дева, староверы, значит.

И Шумейка стала расспрашивать, что за люди староверы. Наговорили ей столько, что голова кругом шла! И молятся двумя перстами, и гостей не привечают, и сами в гости не ходят. Но ведь Степан совсем не такой!

Один представительный мужчина сообщил:

– Вавилов? А! Это такой председатель – зимой льда не выпросишь. Скупердяй, кержак!

И еще одна новость:

– Вавилов? Да это же, извините, полнейшее недомыслие природы! Бренчит орденами, а сам – пень пнем!

– Ох, брешете! – не выдержала Шумейка.

На Амыле, купающемся в сизом мареве, пожилой человек с удочками ошарашил Шумейку:

– Вавилов? Еще бы! Не человек, а кедр по звонкости. По характеру – чугун, не согнешь через колено, сердце – мяконькое, как из воска сработано.

Шумейка спросила про Агнию Аркадьевну.

– Агнея? Это которая? А, жена Степана Егоровича? Как бы вам сказать? Ну, баба, как все протчие, а со смыслом. Не пустышка.

– Она молодая?

– В соку. Как на погляд, как по силе – доброму мужику впору.

Шумейка невольно покраснела.

– А ты что, дева, знаешь Егорыча?

Шумейка только вздохнула. Пожилой человек догадался.

– Подумать! – удивился он. – Удивленье просто! Как ты могла проникнуть в такую крепость? Как мне доподлинно известно, Егорыч не очень-то благорасположен к вашему полу, то есть женскому. И кроме того – Агнея! Навряд ли она поделит с вами мужа.

Шумейка вовсе не намерена делить Егорыча.

– Сердце ще никто не делил!

– Сердце? Хы! Про любовь, дева, только в книжках пишут, а в приблизительности ее и во сне не бывало! Какая там любовь? – И закинул удочку в реку. – Вот жду: клюнет аль поманежит? То и сказка про любовь. Которым нече делать, те, конечно, балуются со всякой любовью. А такому, как Егорыч, какая может быть любовь? То хлеб сеет, то сенокос, то коровы, то всякая всячина! – И махнул рукой.

Шумейка призадумалась. В самом деле, что она ищет? Зачем приехала в Сибирь? К Степану, женатому человеку? «О, лихочко! Куда тико занесли меня ноги, га? Мабуть, прокляну и тот день и ту годину, колысь мы повстречались!..»

В ночь на вторник Шумейка не сомкнула глаз. В окно гостиницы заглядывала луна. Тревога матери передалась Леше, и он долго ворочался на кровати. Леша тоже ждет встречи с отцом. Завтра он окончательно узнает: есть ли у него отец или нету?

– Мамо, лягай!

– Спи, Леша. Я ще трошки посижу.

– Пидешь до речки, га?

– Чи ты знаешь, чо я була ночью на Амыле?

Леша, конечно, знает.

– Боже ж мий, я ще не бачила найкращей реки! А Енисей? Ты помнишь, Леша, как ехали пароходом по Енисею?! Горы такие высоченные, як те громады Карпат. Пид самое нибо. И лесу стико, на всю Вукраину хватит. И немае того холода, як мы думали у Полтаве.