Томас Рид - Одинокое ранчо [сборник]

Синий Дик предложил Сильвии стать его женой. Она ответила резким отказом, хотя до тех пор довольно благосклонно принимала его робкие ухаживанья. Пораженный таким неожиданным поведением Сильвии и не зная его причины, мулат высказал ей несколько горьких упреков. Сильвия пожаловалась на него Блонту, и тот накинулся на своего невольника с грубой бранью и угрозами. Выведенный из терпения и тут только понявший в чем дело, мулат настолько забылся, что высказал своему господину несколько резких, сильно взбесивших его слов.

Такова прелюдия той сцены, с которой мы начали наш рассказ.

Мистер Снайвли не был дурным человеком, насколько это допускалось его должностью надсмотрщика над невольниками, когда гораздо чаще приходится наказывать, чем вознаграждать эти несчастные существа. Гуманный и справедливый, он часто спускал невольникам мелкие провинности, о которых знал только сам, и нередко заступался за них перед хозяевами, младший из которых, Блонт, был очень горяч и необуздан.

Но Снайвли все-таки слишком дорожил своим положением, чтобы жертвовать им ради бесполезной игры в великодушие, поэтому в серьезных случаях не решался открыто пойти наперекор воле хозяев. Притом он и сам был убежден в невозможности управлять невольниками без наказаний. Если иногда хозяева были чересчур требовательны, то зачастую и невольники позволяли себе такие выходки, что очень трудно было с ними справляться – гораздо труднее, чем с домашними животными, с которыми рабы в те грустные времена стояли на одной ступени.

Кроме того, Снайвли не особенно любил Синего Дика, смотрел на него, как на ленивого и полного мятежных мыслей субъекта, который может самым дурным образом повлиять на своих товарищей.

Получив уверение от Блонта, что тот лично ответит перед отцом за свое распоряжение подвергнуть Синего Дика самому жестокому наказанию, надсмотрщик более не считал себя вправе отказываться от исполнения приказа.

Описываемая сцена происходила на открытом дворе, замыкаемом только с одной стороны рядом конюшен, позади главных зданий плантации.

Посредине двора находился насос, облицованный почерневшим от времени дубом; рычаг этого насоса был так велик и массивен, что только самый сильный человек мог поднимать и опускать его в течение нескольких минут.

Вода, поднимаемая насосом, падала с высоты пяти футов в большое деревянное корыто, служившее для водопоя лошадей и прочих домашних животных.

Корыто всегда было наполовину заполнено водой. Принимая во внимание палящий зной, который царит в долине Миссисипи, следовало предположить, что вид этого примитивного бассейна должен был радовать обитателей плантации. Но невольники мистера Блэкаддера смотрели на это приспособление с тем же ужасом, с каким приговоренный к казни смотрит на эшафот.

Более половины несчастных существ в разное время перебывали под насосом, светлые струи которого в течение долгих минут впивались в их черепа подобно железным гарпунам.

Это наказание стало применяться на плантации Блэкаддеров особенно часто с тех пор, как там начал распоряжаться Блонт.

Мистер Снайвли знаком подозвал к себе нескольких самых сильных негров и передал им приказание молодого господина. Негры выказали полнейшую готовность произвести требуемую экзекуцию, так как это касалось Синего Дика.

Молодой мулат не пользовался симпатией у обитателей плантации. Сами негры смотрели на него косо: им казалось, что он добивается власти над ними. А происходило это потому, что будучи полубелым, Синий Дик был слишком горд, чтобы близко сходиться с неграми, и всегда относился к ним с высокомерной презрительностью.

Синий Дик в первый раз подвергался тяжелому наказанию, но нередко подводил под него товарищей, обвиняя их в непокорности, хотя сам чаще других бывал виноват в непослушании. Но старый Блэкаддер почему-то многое прощал ему, что делало мулата более смелым и заносчивым.

Негры прежде всего требуют справедливости, и предпочтение, оказываемое Синему Дику, такому же невольнику, как они, сильно возмущало их восприимчивые души.

Не скрывая своей радости по поводу того, что, наконец-то и гордый Синий Дик будет поставлен в равное положение, негры, которым Снайвли приказал вести мулата к насосу, приблизились к своему нелюбимому товарищу.

Двое из них подхватили мулата за плечи, двое – за ноги и понесли к насосу. Они положили его в корыто и крепко привязали к железным перекладинам так, что голова Синего Дика очутилась как раз под краном. После этого привязали и голову, чтобы он не мог ее повернуть: при малейшем движении его задушили бы сжимавшие шею ремни.

– Хорошо! – крикнул молодой Блэкаддер. – Теперь можете оставить его. – Затем, обратившись к громадного роста негру, ожидавшему приказания у рычага насоса, добавил: – Валяй, Бланко! Задай ему двойную порцию! Не жалей воды!

– Валяй, Бланко! Задай ему двойную порцию! Не жалей воды!

Бланко, походивший скорее на хищного зверя, чем на человека, уже несколько раз подвергался такому наказанию. Оскалив зубы в злорадной усмешке, доказывавшей, что он хорошо знаком с тем, что сейчас придется вытерпеть ненавистному мулату, негр поспешил привести насос в действие.

Выкачиваемая сильными руками, вода хлынула мощной струей на череп мулата, ударяя прямо в темя, что было особенно мучительно.

Толпившиеся вокруг негры, покатываясь от дикого хохота, изощрялись в злых и грубых остротах над своим злополучным товарищем.

Бедному Синему Дику было больно не столько от насмешек негров и от самого наказания, сколько от того, что он заметил среди зрителей Сильвию, очевидно, тоже любовавшуюся его позором и страданиями.

Слух о том, что мулата приговорили к наказанию водой, привлек всех негров обоего пола, так что вокруг места экзекуции вскоре собралась большая толпа, из которой никто не пожалел мулата; все одинаково хохотали и осыпали несчастного насмешками, со зверской жестокостью наслаждаясь его мучениями.

Явились даже белые обитатели господского дома, среди которых особенно выделялась Клара Блэкаддер, сестра Блонта, девушка лет двадцати, очень миловидная, нежная и изящная.

Стоя на балконе дома, эта прелестная молодая особа глядела на ужасную сцену пытки невольника с таким убийственным равнодушием, точно присутствовала в театре на представлении какой-нибудь банальной комедии, сюжет которой ей давно известен.

Что же касается лица брата этой красавицы, то оно далеко не было таким невозмутимым, как у нее: на нем, напротив, выражалось столько жестокой радости и злобного торжества, что посторонний наблюдатель ужаснулся бы при взгляде на это лицо.