Генри Хаггард - Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Итак, вереница носильщиков во главе с арабами, которые ехали верхом на ослах, растаяла вдали. Мы тоже готовились в дорогу. Тут следует сказать несколько слов о моих попутчиках, ибо в путешествие вместе со мною отправлялись, помимо Ханса, двое носильщиков, оба опытные охотники, которых мне настоятельно рекомендовали на Занзибаре. Я был известен в Африке как охотник на крупную дичь, и, зная мою репутацию, эти двое с радостью поступили ко мне на службу.

Один из них оказался урожденным абиссинцем, с именем столь мудреным, что я именовал его просто Томом, а туземцы прозвали этого парня Дырчатый – из-за отметин, оставленных на его лице черной оспой.

Другой был рожден от сомалийки и араба, а может, даже и европейца. Сказать по правде, внешне он сильно походил на британца: круглое открытое лицо, почти прямые рыжеватые волосы; единственным исключением была очень смуглая кожа. Этот молодой мужчина с гордостью представился мне как Иеремия Джексон. Говорил он на чистом английском языке, так как обучался в миссионерской школе, когда те еще только-только появились, а затем успел послужить носильщиком у нескольких английских охотников. Отца своего Джексон не знал, а мать умерла, когда ему не исполнилось и пяти лет от роду.

Его я прозвал Джерри – по ассоциации с Томом, которая напрашивалась сама собой. Кто же не слышал о Томе и Джерри, двух известных повесах Георгианской эпохи, о которых мне столько рассказывал в свое время покойный отец! Оба моих охотника были примерно одного возраста, где-то между тридцатью и сорока, и принадлежали к христианской вере, причем абиссинец оказался протестантом. Храбрости и умения обоим было не занимать, вот только Том отличался большей решительностью, а Джерри – хладнокровием и упрямством (возможно, таким образом давала о себе знать его европейская кровь).

Вскоре мы очень сдружились, а вот Ханс поначалу отнесся к новым попутчикам весьма настороженно, скорее всего из ревности.

Я не сомневался, что, наняв этих двоих, очень удачно вложил деньги. Была лишь одна загвоздка: Том и Джерри согласились отправиться со мною, дабы охотиться на слонов, а вовсе не затем, чтобы участвовать в экспедициях невесть куда. Следовало рассказать им всю правду о моих дальнейших планах, на случай если они вдруг захотят вернуться на побережье вслед за слоновой костью.

Том не задумываясь вызвался идти со мною до конца, куда бы ни привела нас дорога. Сказал, что он, дескать, прирожденный путешественник и хочет прикоснуться к тайнам окружающего мира. Мне частенько приходилось наблюдать подобный настрой у абиссинцев. Осторожный Джерри завел разговор о жене и маленькой дочке, которая еще только-только пошла в миссионерскую школу. Оказывается, его разлучили с семьей. Ханс тут же язвительно посоветовал заботливому папаше сидеть дома и нянчиться с младенцами. Услышав это, Джерри буквально взвился и заявил, что тоже пойдет с нами и вот тогда-то все увидят, кому место в няньках.

Покончив с этим, я поблагодарил охотников и рассказал им о ста золотых соверенах, полученных от Кенеки. Я решил разделить эту сумму между ними и Хансом, поскольку нам предстояло опасное путешествие. Оба стали горячо меня благодарить, правда Джерри усомнился, доживет ли он до того часа, когда наконец-то получит свою долю. И с сожалением вздохнул: ведь деньги так пригодились бы для его дочурки.

– Вы не поняли, я предлагаю вам эти деньги прямо сейчас. Вы пообещали остаться со мной до конца путешествия, и у меня нет оснований сомневаться в вашей порядочности. Так что, если в караване, который собирается на побережье, есть человек, которому вы доверяете, можете через него отправить близким свою долю.

Оба охотника были удивлены и растроганы и принялись наперебой клясться – протестант Том именем Бога, а католик Джерри Девой Марией, – что ни за что не оставят меня и, что бы ни случилось, сдержат свое слово. Выслушав их, я повернулся к Хансу и спросил, не хочет ли и он тоже поблагодарить меня за щедрость. Все это время готтентот стоял в сторонке и с высокомерной ухмылкой на наглой физиономии вертел в руках свою шляпу.

– Нет, баас, – решительно объявил он, – я не возьму вперед никаких денег! Так с какой же стати мне вас благодарить? Я не наемный работник, как эти двое, а был приставлен к баасу его преподобным отцом для поддержки и защиты. И все, что мне нужно, я получу от бааса по праву.

С этими словами Ханс развернулся и зашагал прочь. А я обратился к нему по-голландски, чтобы остальные не поняли:

– Ах ты, ревнивый и сварливый маленький попрошайка! Ладно, придется мне пока хранить твою долю у себя!

Так я и поступил и, забегая вперед, скажу, что он соизволил получить свои соверены лишь много времени спустя. Кроме Тома и Джерри, я нанял еще двадцать местных носильщиков, которых с трудом удалось уговорить идти со мной и нести груз.

Я замечал, что по мере приближения нашего отъезда Кенека все больше нервничает, хотя и никак не мог взять в толк, чего именно тот опасается. Он созвал старейшин поселения, на этой встрече присутствовал и я тоже. Кенека объяснил, что вызвался сопровождать меня в охоте на слонов, откуда мы в надлежащий срок непременно вернемся. Старейшины болезненно восприняли эту новость, невзирая на предложение вождя вплоть до его возвращения оставить за главного кого-нибудь из местных жителей. Близится время, возражали они, когда следует помолиться о дожде, а если Кенека уйдет, они останутся ни с чем.

Тут следует пояснить, что религия обитателей этого крааля причудливо сочетала в себе почитание пророка и суеверия дикарей Восточного побережья. Некто Гаика, важная шишка, судя по всему, свирепый одноглазый тип, наполовину араб, наполовину негр, вскочил и злобно напустился на Кенеку: якобы его так разозлило, что вождь не вовремя собрался на охоту.

Однако Кенека отреагировал на удивление спокойно и даже кротко. Он сказал, что хотел бы встретиться со старейшинами еще раз и хорошенько все обсудить. На этом собрание завершилось.

– Как ты думаешь, в чем тут дело? – спросил я у Ханса, когда мы вернулись в наш лагерь. – Почему Гаика вдруг так разъярился?

– Да ты слеп, баас. Этот тип спит и видит, как бы убить Кенеку и самому занять его место.

Я возразил, что в таком случае Гаика, напротив, обрадовался бы отъезду соперника.

– Вовсе нет, баас, местные боятся, как бы их вождь не отправился в свое племя, где он слывет великим колдуном, и не привел бы сюда сородичей, им на погибель. Эти люди задумали убить Кенеку, потому что ненавидят и боятся его, – добавил Ханс шепотом, – но пока не готовы, вот и не хотят его отпускать.

– Откуда ты все знаешь? От той женщины?

Готтентот кивнул:

– Кое-что, баас, мне рассказала именно она. А остальные сведения я собирал по крупицам, то тут, то там, когда притворялся спящим или слушал старого муллу, обучающего меня основам своей религии. Мулла думал, что я хочу обратиться в их веру. Я сидел в его хижине-мечети, слушал всякие глупости и говорил, как ликует моя душа, а сам держал ухо востро. Там мне удалось разузнать много интересного. Они считают меня мудрым и доверяются Хансу так, как не доверились бы баасу.