Владимир Череванский - Жены русских царей

Назад они повернули тихой рысью, так что Лукьяш, лихо скакавший обратно в город, нагнал их на самом мосту. Оттуда они повернули к пыточной избе, где перед ними услужливо отворили ворота и, приняв коней, проводили в сени со всеми знаками почтения. Особенный почёт оказывался Корявому, — веснушчатому, похожему на скотобойщика мужчине, располагавшему, как видно, значительным влиянием. После него не только двери в татебную, но и ворота были заперты и при них поставлены ратные люди с пищалями.

Не прошло и получаса, как на татебном дворе собралась конная команда ратных людей, предусмотрительно проверивших свои пищали. Несколько человек были лучниками с сагайдаками, наполненными стрелами. Начальство над командой принял Корявый, веснушчатый геркулес, преобразившийся в служивого со знаком татебного надзора.

Всадники прошли лесом, как по гладкому полю. На этот раз не посчастливилось дозорному, выставленному лихими людьми. Он не успел дать знак в землянку, что появились вооружённые люди, как Корявый скомандовал ближайшему лучнику:

— Стрельни!

Корявый не любил лишних слов. Лучник натянул тетиву; стрела его пронзила дубовую листву и впилась в плечо дозорному. Ощутив нестерпимую боль, он свалился на землю так же беспомощно, как упал бы куль отрубей.

Сопротивление не имело бы смысла, поэтому сама фараонова ведунья и её лиходеи отодвинули запоры и впустили ратных людей, сами же поспешно скрылись и уже их поймали при выходе из-под старого дуба. Ведунья намеревалась изобразить полную невинность, но у Корявого голос был трубоподобный.

— Подавай царицыну сорочку.

Ведунья затряслась от испуга и точно лишилась голоса, но про Корявого она слышала много нехорошего и поэтому показала молча, что сорочка у неё на груди.

— Батожник! — прогремел Корявый. Вошёл в землянку ратник с ремённым батогом. — Вот у этой ведьмы бесы копошатся в груди, так ты окрести её, чтобы они смирились.

Грозный ремень дюжего батожника рассёк воздух, этого оказалось достаточно, чтобы бесы смирились и ведунья поторопилась выложить перед Корявым сорочку. Сомнения не было — на сорочке красовалась вышивка, какой, разумеется, не нашлось бы больше во всём Московском царстве. Корявый, перекрестив её несколько-раз, запрятал сорочку у себя на груди.

В это время в избу вошёл, должно быть, старший ратник и доложил Корявому, что в лесу открылся ход в конюшню и что толпа разбойников седлает коней, чтобы убежать.

— Стрелять всем пищалями, — последовал приказ Корявого, — стрелять без промаха!

Вскоре по лесу раздался залп из пищалей, за которым последовали вопли и проклятия раненых.

— Молодцы! — похвалил свою команду Корявый. — Все кони ваши, только свезём на них добро, что найдём в притоне. Ведьма! Показывай, где награбленное добро. Батожник, привяжи ведьму к своему поясу.

Награбленного и скрытого в тайниках добра нашлось целые горы; найдены были и отрубленные руки с неснятыми перстнями, и жемчужные боярские вороты, и многое другое. Нашлись даже архиерейский посох и девичий убор. Словом, обыскивавшие трущобу ратные люди выволокли на свет целое состояние. Верёвок и железных пут нашлось, однако, достаточно, чтобы перевязать толпу лиходеев, не смевших и шевельнуться перед алебардами и дулами пищалей.

Если бы Москва не закрывалась ставнями и не заваливалась спать с закатом солнца, то москвичи увидели бы шествующую под конвоем толпу опутанных верёвками бандитов, причём каждый из них нёс подневольно огромный узел с награбленным им же добром. Ратные люди не спускали с них глаз. Батожники знали своё дело, и, как только прикрученные один к другому душегубы заговаривали о преимуществах пыточной избы перед Разбойным приказом, тотчас батог свистел, а разговоры душегубов заканчивались восклицанием: «Проклятый, чтоб тебе!» Следующий взмах батожников заглушал и это восклицание.

Хотя приёмное отделение пыточной избы не закрывалось ни днём, ни ночью, но в этот вечер оно было полно и ратными людьми и подьячими, так как ожидался небывалый привод. И действительно, всех приведённых нельзя было разместить под замок в сараях. Конфискованное добро нельзя было запрятать в ларцы и бочки. Один из подьячих, пожелавший попользоваться кое-чем из захваченного добра, наткнулся на отрубленную руку и отбежал прочь, не переставая творить крестное знамение. Из-за боязни, чтобы воры и душегубы не разбежались, ночью на дворе был разложен костёр для сторожевых стрельцов.

Несмотря на то, что фараоновая ведунья была испугана, служивые татебной избы отнеслись к ней с опаской. Они обыскали её вплоть до последней нитки; кажется, искали, не спрятала ли она в свои космы пучок разрыв-травы, способной разрушить железные запоры. В поясе у неё нащупали какой-то корешок, который заставили её разжевать и проглотить.

Среди лиходеев нашёлся десяток воров, пойманных повторно, хорошо знавших, что из пыточной избы легко было перейти в Разбойный приказ, где и построже хлестали батогами, а при запирательстве вырывали ногти из пальцев, пытали над жаровней, и на дыбе встряхивали по многу раз. За преступления более важные можно было поплатиться языком и даже головой.

Семиткин начал разбор с фараоновой ведуньи; чтобы её ещё больше напугать, в соседних отделениях начали пытки, от которых в ночи раздавались нечеловеческие вопли и взвизгивания. Там расправлялись с ворами-убийцами, которые, чтобы снять кольцо, отрубали руки...

— Отвечай, ведьма, по правде, — обратился Семиткин к представшей перед ним фараоновой матке. — Знай наперёд, что у тебя за плечами стоит старшина моих батончиков; слышишь, как он расправляется с твоими приятелями. Ты пугаешь людей своими бесами, а он их не боится и так с ними управится, что будет невмоготу отмалчиваться. Отвечай же по правде, может быть, меньше десятков батогов получишь, не то и над жаровней побываешь. Кто тебе доставил царицыну рубашку?

— Да разве она царицына?

— Батож...

— Так, так, воистину царицына. А доставил мне её такой пригожий молодец, князем от него отдавало. В ухе золотая серьга с бурмицким зерном. Конь у него не россейской породы и прямо скажу — крылатая тварь. Только бы самому фараону сидеть на нём в короне.

В характерном описании ведуньи Семиткин узнал Лукьяша.

— Для какой же надобности он вручил тебе эту вещь? Ведь вы оба знали, какая за ваше чародейство положена казнь?

— Батюшка боярин, нет тут моего чародейства, а просто глупое бабье любопытство: правда ли, что в царицыной сорочке кроются все милости небесные.

— Батож...

— Государь мой батюшка. Выпытывай, всю правду скажу. Обороните меня все святые от чародейства, а от знахарства не отказываюсь. Не отказываюсь, что знающий может принять при помощи сорочки много греха на душу.