Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– Прошу тебя только об одном, – говаривал он Робу, – никогда не будь десятым.

Роб Джереми его понял. Если верующие евреи собирались на общую молитву, миньян, требовалось не менее десяти мужчин 178. И было бы ужасно обманывать их ради того, чтобы создать иллюзию такой десятки. Роб дал обещание, не задумываясь, и сдерживал его неукоснительно.

Почти каждый день им с Мирдином удавалось выкроить время, чтобы заучивать заповеди. Книгами при этом они не пользовались, Мирдин знал все правила как устный закон.

– Все согласны в том, что из Торы можно извлечь шестьсот тринадцать заповедей, – объяснял он. – Но в том, что касается конкретных путей их постижения, мнения расходятся. Один знаток может считать некое правило самостоятельной заповедью, другой же считает это правило продолжением предшествующего закона. Я передаю тебе шестьсот тринадцать заповедей в том виде, как они издавна передаются из поколения в поколение в моей семье. Меня научил им мой отец, реб Мулька Аскар из Маската.

Далее Мирдин сказал, что 248 мицвот 179– предписывающие. Например, указание о том, что иудею надлежит заботиться о вдовах и сиротах. Остальные 365 – запрещающие, например, правило, что иудей не должен брать взятки.

Учить мицвот с Мирдином было заметно веселее, чем заниматься собственно учебными предметами – испытание-то здесь проходить не придется! Робу нравилось сидеть за чашей вина и постигать еврейские законы, а вскоре он обнаружил, что благодаря этим занятиям ему стало легче учить и мусульманский фикх.

Роб теперь трудился как никогда много, но дни свои проводил с наслаждением. Он понимал, что ему живется в Исфагане куда легче, нежели Мэри. Пусть в конце дня он спешил к ней – каждое утро он все равно уходил от нее в маристан и в медресе и тоже спешил туда, хотя и с несколько иными чувствами. В тот год они проходили Галена, и Роб погрузился в изучение анатомических особенностей, которые не видны при осмотре больного. Он узнавал различия между артериями и венами, особенности пульса, работу сердца, напоминающего постоянно сжимающийся и разжимающийся кулак, прогоняющий кровь по всему телу: сжимается – систола, разжимается, вновь впуская в себя кровь – диастола.

Окончился период его ученичества у Джалала, и от растяжек, шин и веревок костоправа Роб перешел к набору инструментов хирурга – он теперь был учеником аль-Джузджани.

– Он меня недолюбливает, – жаловался Роб Кариму, проведшему больше года в ученичестве у аль-Джузджани. – Он ничего мне не разрешает делать, только чистить и затачивать инструменты.

– Он начинает так с любым учеником, – успокоил Карим. – Не стоит огорчаться из-за этого.

Ну да, Кариму теперь легко было говорить о терпении. В его калаат входил и большой красивый дом, так что теперь Карим оттуда уходил навещать своих больных – большей частью придворных. В среде знати стало модным позволить себе упомянуть в разговоре между делом, что лечит его не кто иной, как персидский герой-атлет, Карим – победитель чатыра. Пациентов он приобретал с такой быстротой, что вполне преуспевал бы и без денежной награды за победу, и без ежегодного содержания, которое назначил ему шах. Карим цвел, щеголяя в дорогом наряде, а приходя в дом Роба, приносил с собой богатые подарки: изысканные яства и вина, а однажды принес даже хамаданский напольный ковер с густым и толстым ворсом – свадебный подарок. Он заигрывал с Мэри взглядом и говорил ей откровенные комплименты на фарси. Мэри объявила, что не понимает языка и рада тому, но вскоре она привязалась к Кариму и относилась к нему как к брату-сорванцу.

Роб полагал, что в больнице к Кариму отнесутся более сдержанно. Куда там! Все учащиеся толпились вокруг него, когда он занимался лечением больных, и слушали, как наимудрейшего из всех мудрецов. Роб не мог не согласиться, когда Мирдин Аскари сказал с усмешкой, что лучший способ стать прославленным лекарем – это добиться победы в чатыре.

Иногда аль-Джузджани отвлекал Роба от работы вопросами о том, как называется инструмент, который он чистит; для чего тот предназначен. Инструментов здесь было несравненно больше, чем Роб имел, когда был цирюльником-хирургом – каждый инструмент для особой операции. И он чистил и затачивал закругленные бистури 180, изогнутые бистури, скальпели, пилы для костей, ушные кюретки 181, зонды, ножики для вскрытия цист, сверла для удаления чужеродных тел из костей…

В конце концов он понял смысл метода обучения у аль-Джузджани, потому что по прошествии двух недель, когда Роб уже начал помогать учителю в операционной комнате маристана, лекарю стоило лишь отрывисто пробормотать название инструмента, и он сразу мог отыскать и подать ему нужный.

Два других ученика уже несколько месяцев помогали аль-Джузджани в операционной. Им позволялось самостоятельно выполнять несложные операции, причем их учитель неизменно сопровождал это своими едкими комментариями и подробными критическими замечаниями.

Потребовалось десять недель ассистирования и наблюдения за работой мастера, прежде чем Робу было впервые позволено резать самому – под наблюдением преподавателя. Случилось так, что надо было ампутировать указательный палец одному носильщику, рука которого угодила под копыто верблюда.

Наблюдая за аль-Джузджани, Роб учился. Лекарь всегда накладывал жгут из тонкого кожаного ремешка, подобно тому, как делают при кровопускании, предварительно наполняя вену кровью. Роб ловко наложил такой жгут и, не колеблясь, произвел ампутацию, потому что такую операцию ему случалось не раз делать за годы работы цирюльником-хирургом. Правда, тогда ему вечно мешало кровотечение, и теперь он восхищался техникой аль-Джузджани – она позволяла оставить нужный лоскут кожи и аккуратно закрыть культю, не вытирая ее поминутно: вытекала едва ли капелька крови.

Аль-Джузджани, хмурый, как всегда, пристально наблюдал за его работой. Когда Роб закончил операцию, хирург молча повернулся и ушел. Он не сказал ни слова похвалы, однако и не ругал, не указал на способ, каким можно было бы сделать операцию лучше. Вытирая стол после операции, Роб не мог не испытывать радость – он одержал пусть маленькую, но победу.

Если царь царей и принимал какие-то меры по ограничению власти своего визиря после разоблачений, сделанных Робом, внешне это не было заметно. Напротив, муллы Кандраси так и шныряли повсюду, с небывалым усердием наблюдая, чтобы жители Исфагана соответствовали представлениям имама о том, каким должен быть образцовый мусульманин, чтящий Коран.

Шах уже семь месяцев не вызывал Роба к себе. Тот, впрочем, и не огорчался: все его внимание поглощали жена и учеба, ни на что другое просто не оставалось времени.