Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– Каким образом кровь достигает пальцев? – восклицал, бывало, в отчаянии аль-Джузджани, повторяя вопрос ученика. – Ты что же, позабыл слова Галена: сердце, подобно насосу, приводит кровь в движение?

– А! – вмешивался тут Ибн Сина. – Ветер приводит в движение парусный корабль. Но как этот корабль находит путь к Бахрейну?

Частенько Роб, покидая дом Учителя, видел краем глаза евнуха Вазифа – тот стоял, скрываясь в тени, у двери в южную башню. Как-то вечером Роб улизнул и вышел в поле за стеной поместья Ибн Сины. Он не удивился, обнаружив там стреноженного арабского скакуна Карима – тот нетерпеливо потряхивал головой.

Направляясь обратно к своему коню, привязанному открыто во дворе, Роб взглянул на окно комнаты, помещавшейся на самом верху башни. Через щель окна, прорезанного в камне, пробивался неровный, колеблющийся желтый свет. Без всякой зависти и без сожалений Роб вспомнил, что Деспина предпочитает предаваться любви при свете шести свечей.

Ибн Сина посвящал Роба в тайны врачевания.

– Внутри каждого из нас живет загадочное существо. Одни называют его душой, другие – разумом, но оно оказывает очень большое влияние на наше тело и состояние здоровья. Еще совсем молодым, когда я жил в Бухаре, я увидел, как это проявляется. Тогда я только начал интересоваться предметом, который позднее подтолкнул меня к написанию труда «О пульсе». Был у меня один больной, примерно мой ровесник, именем Ахмед. У него пропал аппетит, он сильно исхудал. Отец его, богатый купец, весьма этим опечалился и прибег к моей помощи.

Осмотрев этого Ахмеда, я не обнаружил у него никакой болезни. Но я не спешил, беседовал с ним, и вот случилась удивительная вещь. Пальцы я держал на его запястье, ощущая биение артерии, а тем временем мы беседовали, как добрые друзья, и заговорили о разных селениях в окрестностях Бухары. Пульс у юноши был медленный, ровный, пока мне не довелось упомянуть свое родное селение Афшану. И тут пульс его так затрепетал под моими пальцами, что я даже испугался!

Это селение я отлично знал, а потому стал перечислять все его улицы. Это ни к чему не приводило, пока я не добрался до переулка Одиннадцатого Имама. Тогда пульс юноши снова убыстрился и заплясал. К тому времени я уж не знал все семьи, какие жили в том переулке, но расспросами и намеками удалось вызнать, что живет там некий Ибн Рази, медник, у коего имеются три дочери. Старшая из них, Рипка, была настоящая красавица. Стоило Ахмеду заговорить об этой девушке, как его пульс забился и затрепетал, подобно пойманной птичке.

И поговорил я с его отцом, и объяснил ему, что исцеление для его сына одно – надо женить его на этой Рипке. Отец договорился с ее родителями, и дело сладилось. Вскоре после того к Ахмеду вернулся и аппетит. Когда я виделся с ним в последний раз, спустя несколько лет после знакомства, он располнел и был вполне доволен жизнью.

Гален утверждает, что сердце и артерии пульсируют в одном ритме, так что по одному можно судить и о другом, а еще – что пульс медленный и ровный есть доказательство доброго здоровья. Но после случая с Ахмедом я неоднократно замечал, что по пульсу можно судить и о том, находится ли человек в состоянии возбуждения или же разум его спокоен и просветлен. Много раз я проверял и убедился точно: пульс – это гонец, который никогда не обманывает.

Так Роб узнал, что помимо дара, позволяющего ему измерять запас жизненных сил того или иного человека, он может и по пульсу судить о здоровье и настроении пациента. Возможностей проверить это утверждение у него было в изобилии. К Князю лекарей стекалось в поисках чудесного исцеления множество отчаявшихся людей. К беднякам и богачам здесь относились одинаково, но Ибн Сина и Роб могли принять лишь немногих, остальных же направляли к другим лекарям.

Больше всего времени Ибн Сина как врачеватель уделял шаху и самым высокопоставленным вельможам. Так случилось, что однажды утром Учитель послал Роба в Райский дворец, сказав, что у Сиддхи, жены индийского мастера-оружейника Дхана Вангалила, приключилась колика.

Робу понадобился переводчик, и в этой роли выступил личный махаут шаха, индиец Харша. Сиддха же оказалась приятной круглолицей женщиной с начавшими седеть волосами. Семья Вангалилов поклонялась Будде, поэтому на нее не распространялся запрет осматривать женщину, аурат, и Роб прощупал живот Сиддхи, не опасаясь, что его предадут шариатскому суду. После длительного осмотра он пришел к выводу, что недуг ее связан с питанием. Харша объяснил ему, что ни семья кузнеца, ни махауты не получают в достаточном количестве тмин, куркуму, перец – те пряности, к которым с детства привыкли и от которых зависело у них правильное пищеварение.

Роб исправил это упущение, лично проследив за распределением пряностей. У некоторых махаутов он уже пользовался уважением – они видели, как заботливо он ухаживал за их слонами, получившими раны в бою, теперь же он завоевал и признательность семьи Вангалилов.

Роб привел к ним в гости и Мэри с Робом Джеем, надеясь, что общие трудности тех, кто вынужден жить в Персии, вдали от своей родины, послужат основой для дружеского сближения. Увы, в этом случае не вспыхнула та искра дружеской симпатии, которая сразу сблизила Мэри и Фару. Обе женщины настороженно, с натянутой вежливостью, разглядывали друг дружку, причем Мэри избегала смотреть на черный кружок кумкума, нарисованный в середине лба Сиддхи. Больше Роб не приводил к Вангалилам свою жену. Но сам не раз бывал у них, завороженный тем, как Дхан Вангалил работает со сталью.

Дхан устроил над неглубоким отверстием в полу плавильную печь – глиняную стенку, окруженную более толстой внешней стеной из камня и земли, и все это было скреплено связками прутьев. Высотой печь доходила до плеча человека, а шириной была в один шаг, слегка сужалась кверху, чтобы там собирался жар, да и стенки так стояли прочнее, не обрушатся.

В этой печи Дхан плавил ковкое железо из чередующихся слоев древесного угля и персидской руды, которая состояла из комков размером от горошины до ореха. Вокруг печи шла неглубокая канавка. Мастер, сидя на ее внешнем краю и спустив ноги в канавку, раздувал мехи из цельной козлиной шкуры, нагнетая в плавящуюся массу строго определенный объем воздуха. Над самым жарким пламенем печи из руды выплавлялись маленькие капли железа, похожие на дождевые, только раскаленные. Они опускались вниз, к поду печи, и там собиралась спекшаяся масса древесного угля, шлака и железа, а называлось все это крицей 194.

Дхан перед плавкой закупорил выходное отверстие печи глиной, теперь же он сломал эту преграду, чтобы извлечь крицу. Она затем подвергалась долгой обработке молотом, что требовало многократного подогрева массы в кузнечном горне. Значительная часть металла попадала в шлак и выбрасывалась, но то, что удавалось выплавить, было отличным ковким железом.