Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– Он предпочитает сдать Карима с потрохами имаму Кандраси, – мрачно сказал Роб. – Будто они играют между собой в шахскую игру, а Карим – лишь фигура, которой можно пожертвовать без больших сожалений.

– Через два дня состоится Большой прием, – проговорил Ибн Сина. – Надо облегчить шаху задачу помочь им. Я при всех обращусь к нему с просьбой о помиловании. Я – муж обвиняемой, а Карима любят все. Народ поднимет крик в поддержку моего прошения о спасении героя чатыра. Шаху останется лишь представить дело так, что он проявляет милосердие, идя навстречу желанию своих подданных. – Если произойдет так, – добавил Ибн Сина, – Кариму, вероятно, дадут двадцать ударов палкой, а Деспину подвергнут порке и запретят ей до конца жизни покидать дом мужа.

Но при выходе из Райского дворца они встретили аль– Джузджани, который ожидал их там. Мастер-хирург любил Ибн Сину не меньше, чем все остальные. Из любви он и взял на себя задачу сообщить им дурные вести.

Карима и Деспину уже судил шариатский суд. Выступили три свидетеля, все трое почтенные муллы. Ни Карим, ни Деспина не пытались отрицать свою вину – несомненно, ради того, чтобы избежать пытки. Муфтий, судья, приговорил их обоих к смертной казни, которая должна свершиться завтра поутру:

– Женщина Деспина подлежит отделению головы от туловища. Кариму Гаруну надлежит вспороть живот.

Роб растерянно переглянулся с Ибн Синой. Он ожидал, что Учитель скажет аль-Джузджани, каким еще образом можно спасти Карима и Деспину, но старик лишь покачал головой.

– Исполнение приговора мы отвратить не можем, – сокрушенно проговорил он. – В наших силах лишь позаботиться о том, чтобы смерть пришла к ним милосердно.

– Тогда нужно кое-что сделать, – тихо сказал аль– Джузджани. – Подкупить кого нужно. А вместо лекарского помощника в тюрьму калантара надо послать врачевателя, которому мы можем доверять.

Весенний воздух был теплым, но Роба продрал мороз по коже.

– Пусть это буду я, – сказал он.

В ту ночь он не смог уснуть. Поднялся еще до зари и поехал на гнедом по темным городским улицам. Оказавшись у дома Ибн Сины, Роб в глубине души еще надеялся разглядеть во мраке фигуру евнуха Вазифа. В комнатах обеих башен не было ни света, ни жизни.

Ибн Сина передал ему кувшин виноградного сока.

– Сок густо насыщен производными опия и порошком чистого семени конопли под названием буинг, – наставлял он Роба. – В этом есть известный риск. Они должны выпить как можно больше этого напитка. Но если кто-то из них выпьет чересчур много и не сможет идти на казнь своими ногами, то вместе с ними умрешь и ты.

– С Божьей помощью, – кивнул Роб, чтобы подтвердить: смысл наставления он вполне понял.

– Да будет милостив к тебе Аллах, – откликнулся Ибн Сина, и не успел Роб выйти из комнаты, как Учитель стал нараспев читать стихи из Корана.

В тюрьме Роб объявил часовому, что он лекарь, и получил стражника в сопровождение. Сначала они направились к тем камерам, где содержались женщины. В какой-то из них – это было отчетливо слышно – женщина то напевала, то безутешно рыдала. Роб испугался, что эти безумные звуки издает Деспина, но ошибся. Она спокойно ожидала своей участи в крошечной камере, немытая, не надушенная, со спутанными прядями волос. Ее худенькое стройное тело закутали в грязные черные одеяния.

Роб поставил на пол кувшин с буингом, подошел к Деспине и откинул ее вуаль.

– Я принес тебе питье.

Впоследствии он всегда станет думать о ней как о femina 202, словно вобравшей в себя черты его сестры Анны-Марии, жены Мэри, той продажной девки, что обслуживала его в повозке на майдане, да и вообще всякой женщины, какую он только встречал на своем жизненном пути.

В глазах Деспины стояли слезы, однако от буинга она твердо отказалась.

– Ты должна это выпить. Это поможет тебе.

Она отрицательно покачала головой. «Я и так скоро буду в раю», – молили и убеждали Роба ее полные страха глаза.

– Отдай лучше ему, – прошептала она, и Роб простился с Деспиной.

Гулким эхом отдавался в коридоре каждый шаг, когда Роб вслед за стражником прошел вдоль рядов камер, спустился по двум коротким лестничным пролетам, снова оказался в таком же каменном туннеле, вошел в такую же тесную камеру.

Друг его был бледен.

– Значит, ты, европеец!

– Я, Карим.

Они обнялись, крепко сжимая друг друга.

– А она?..

– Я был у нее только что. Она держится молодцом.

– Я ведь, – вздохнул Карим, – несколько недель даже не слышал ее голоса! Вот и пошел тогда, чтобы хоть услышать, ты понимаешь? Я был совершенно уверен, что слежки за мной нет.

Роб кивнул.

У Карима дрогнули губы. Он схватил протянутый ему кувшин и пил жадно, вобрав в себя две трети содержимого, прежде чем вернул.

– Это поможет. Ибн Сина изготовил собственноручно.

– Старик, которого ты боготворишь. А я частенько мечтал подсыпать ему яду, тогда она досталась бы мне.

– У каждого бывают злые мысли. Но ты бы этого никогда не сделал. – Робу почему-то казалось важным, чтобы Карим услышал это от него, пока еще не подействовал наркотик. – Ты меня слышишь?

Карим кивнул. Роб не спускал с него глаз, опасаясь, что друг выпил слишком много буинга. Если настой подействует сразу, шариатский суд соберется снова и муфтий вынесет смертный приговор еще одному лекарю.

Глаза Карима наполовину закрылись. Он бодрствовал, но говорить ему уже не хотелось. Роб тоже молчал, оставаясь вместе с ним до тех пор, пока не послышались приближающиеся шаги.

– Карим!

– Уже? – Карим несколько раз моргнул.

– Вспомни о том, как ты выиграл чатыр, – ласково посоветовал ему Роб. Шаги затихли, отворилась дверь камеры; за нею стояли трое стражников и два муллы. – Вспомни самый счастливый день своей жизни.

– А Заки Омар бывал иногда очень славным человеком, – проговорил Карим и слегка улыбнулся Робу; глаза у него были отсутствующими.

Два стражника подхватили его под руки. Роб сразу за ними, не отставая, вышел из камеры, проследовал по длинному коридору, поднялся по двум лестничным пролетам и оказался во внутреннем дворе, где ярко, словно начищенная медь, сияло солнце. Утро было ласковое, необычайно красивое, и это представлялось утонченной жестокостью. Роб видел, как подгибаются при ходьбе ноги Карима, но со стороны всякому должно было казаться, что осужденный просто смертельно напуган. Они прошагали мимо двойного ряда карканов с зажатыми в них жертвами – эта сцена до сих пор виделась Робу в кошмарных снах.

На обагренной кровью земле рядом с фигурой, облаченной во все черное, уже лежало нечто ужасное, однако буинг лишил священнослужителей удовольствия: Карим так и не заметил ее.

Палач на вид был не старше Роба – невысокий крепыш с непропорционально длинными руками и безразличным взглядом. Его сила и ловкость, да еще отточенные как бритва клинки – вот и все, что смогло купить золото Ибн Сины.