Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]

– Снова мальчик, – коротко бросила ему Нитка, очищая согнутым мизинцем ротик младенца от слизи.

В слабых лучах рождающегося дня отсвечивала синим толстая, напоминающая кусок веревки пуповина.

– Сейчас было гораздо легче, чем в первый раз, – сказала ему Мэри.

Нитка вытирала и успокаивала ее, а Роб, получив от нее послед, пошел в сад и закопал его. Повитуха, довольно кивнув, приняла щедрую плату и пошла к себе домой.

Оставшись в спальне вдвоем, Роб и Мэри обнялись, потом она попросила воды и крестила младенца Томасом Скоттом Колем.

Роб взял его на руки и внимательно осмотрел: немного поменьше, чем старший брат, но вовсе не недомерок. Энергичный красненький человечек, маленький мужчина с округлыми карими глазами и хохолком темных волос, в которых уже пробивался намек на рыжие волосы матери. Роб решил, что глазами, формой головы, большим ртом и длинными тонкими пальчиками новорожденный очень напоминает его собственных братьев, Вильяма Стюарта и Джонатана Картера – те, когда только родились, были точно такими же. «Отличить младенца Коля от всех прочих всегда легко», – заявил он Мэри.

Касим уже два месяца занимался покойниками, когда боли в низу живота возобновились.

– На что похожа боль? – спрашивал у него Роб.

– Сильная она, хаким.

Видно было, однако, что не такая сильная, как в первый раз.

– Но боль тупая или режущая?

– Она такая, будто внутри меня поселился джинн и когтями раздирает мне внутренности, сминает их и рвет на части. – Бывший погонщик весьма успешно запугивал самого себя. Он умоляюще смотрел на Роба, ожидая, что хаким разуверит его в этих страхах.

Жара у него не было – а когда он впервые пришел в маристан, жар был, – да и живот не сделался твердым. Роб наказал часто поить его вином, настоянным на меду, к которому Касим был неравнодушен – он любил выпить, а нынешние строгости, введенные муллами, подвергали его тяжкому испытанию.

Касим провел таким образом несколько недель с большим удовольствием: постоянно слегка пьяный, он бродил по всей больнице, обмениваясь с больными разными мнениями и жизненными наблюдениями. Да ведь и было о чем посплетничать! У всех на устах была свежая новость: имам Кандраси покинул Исфаган, несмотря на одержанную им очевидную политическую и моральную победу над шахом.

Поговаривали, что Кандраси бежал к туркам-сельджукам, а вернется лишь вместе с их войском, которое осадит город. Он хочет сместить Ала-шаха и заменить его на персидском троне строгим ревнителем веры – уж не своей ли персоной? Ну, а пока жизнь текла, как обычно, и мрачные муллы все так же, попарно, расхаживали по улицам города: хитрый старый имам оставил правоверных Исфагана на попечение своего верного ученика Мусы ибн Аббаса.

Шах не показывал носа из Райского дворца, словно прятался там от всех. Приемов он больше не проводил. Роба не звал к себе с того дня, когда казнили Карима. Не было приглашений ни на царские развлечения, ни на охоту или игры, ни вообще приглашений ко двору. Если в Райском дворце требовался лекарь, то вместо захандрившего Ибн Сины вызывали аль-Джузджани или кого-нибудь еще, но только не Роба.

Однако же, доставили подарок от шаха новорожденному сыну Роба.

Принесли его сразу после праздника в честь наречения нового человека еврейским именем. На этот раз Роб уже все знал и сам пригласил соседей. Реб Ашер Якоби, могель, вознес молитву о том, чтобы ребенок рос сильным и здоровым для жизни, полной добрых дел, после чего обрезал крайнюю плоть. Малышу дали пососать кусочек хлеба, смоченного вином, чтобы он не хныкал от боли, и нарекли его на еврейском наречии – Там, сын Иессея.

Ала-шах не прислал никаких подарков, когда родился маленький Роб Джей, теперь же от него доставили красивый ковер – голубой, прошитый блестящими шелковыми нитями того же цвета, а синим был вышит родовой герб царской династии Саманидов.

Роб решил, что коврик очень красив и должен лежать на полу рядом с колыбелькой, но Мэри, которая после родов сделалась раздражительной, решительно этому воспротивилась. Она купила сундучок из сандалового дерева, защищающего от моли, и спрятала ковер туда.

Роб принял участие в испытании учащихся медресе. В составе ведущих опрос преподавателей он оказался из-за отсутствия Ибн Сины и стыдился того, что кто-нибудь может подумать, будто он слишком самоуверен и воображает, что вправе занимать место Князя лекарей.

Но поделать тут ничего было нельзя, вот он и старался, как мог. К испытанию готовился так, словно не он, а его самого собирались проверять. Задавал продуманные вопросы, рассчитанные не на то, чтобы обескуражить кандидата в лекари, а выявить знания, и внимательно выслушивал ответы. Всего преподаватели выслушали четырех кандидатов и трем из них присвоили звание лекарей. Замешательство вызвал четвертый. Лекарский помощник Джебри Бейдави уже пять лет учился в медресе. Он дважды проваливался на предыдущих испытаниях, но отец у него был человек богатый и влиятельный; отец задобрил хаджи Давута Хосейна, фактического начальника медресе, и уговорил его сделать так, чтобы сына снова подвергли испытанию.

Роб учился вместе с Бейдави и знал его как бездельника и мота, который к тому же был бездушен и небрежен с больными. Он и к третьему испытанию подготовился кое-как.

Роб знал, как в таком случае поступил бы Ибн Сина.

– Я отвергаю этого кандидата, – сказал он твердо и без всяких сожалений. Остальные преподаватели поспешили с ним согласиться, и на том заседание совета по испытаниям завершилось.

Прошло несколько дней после этого, и в маристан пришел Ибн Сина.

– Добро пожаловать, Учитель! Вы вернулись! – радостно воскликнул Роб.

– Да нет, не вернулся, – покачал головой Ибн Сина. Выглядел он усталым, измученным, а пришел, как сам объяснил Робу, на осмотр. Он хотел, чтобы его осмотрели двое: аль-Джузджани и Иессей бен Беньямин.

И они сели с ним вместе в комнате для осмотров, побеседовали, выяснив историю болезни, как он сам их когда-то учил. Больной рассказал, что ожидал вскоре вернуться к своим обязанностям, выйти из дому, но так и не сумел оправиться от двойного удара: потери Резы, а затем и Деспины. И выглядел, и чувствовал себя он все хуже и хуже.

Испытывал слабость, быстро уставал, и даже за простые дела ему было нелегко взяться. Поначалу эти симптомы он приписывал своей острой тоске.

– Нам ведь с вами доподлинно известно, что состояние духа способно удивительным, а порой и ужасным образом влиять на телесное здоровье.

В последнее время, однако, его стал беспокоить кишечник: позывы возникали резко, внезапно, а стул содержал слизь, гной и кровь. Поэтому он и решил обратиться к знающим лекарям.