Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres]
- Название:Лекарь. Ученик Авиценны [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Клуб семейного досуга
- Год:2018
- ISBN:978-0-7515-0389-0, 978-617-12-5212-7, 9786171252134
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны [litres] краткое содержание
Лекарь. Ученик Авиценны [litres] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
2. Семья и цех
Итак, Роб пустился бегом в направлении пристани Пуддл-Док. На бегу до него дошло, что надо отыскать отца, и он повернул в сторону дома, где заседали старейшины цеха плотников, – всякий ребенок из принадлежащей к цеху семьи так и поступал, если требовалась помощь.
Лондонская гильдия плотников помещалась в конце улицы Плотников, в старой мазанке – строении из столбов, перевязанных ветками и ивовыми прутьями, покрытом известью; каждые три-четыре года непрочный домик приходилось основательно подновлять. В просторном помещении цехового совета, за изготовленными самими старейшинами грубыми столами сидели на таких же грубых стульях человек десять-двенадцать в кожаных дублетах, с поясами для свойственных профессии инструментов. Мальчик узнал кое-кого из соседей, а также членов десятка, в который входил отец, но самого Натанаэля не обнаружил.
Для лондонских столяров и плотников цех был всем сразу: он давал работу, оказывал помощь больным и инвалидам, хоронил умерших, заботился о стариках, поддерживал тех, кто временно не имел работы; цех разрешал споры, пристраивал сирот в семьи, помогал найти заказы; он имел и немалый моральный авторитет, и политический вес. Это было четко организованное общество, состоявшее из четырех частей – сотен. В каждой сотне насчитывалось десять десятков, и в каждом десятке люди были тесно спаяны между собой. И лишь если человек выбывал из десятка: умирал, тяжело и надолго заболевал, уезжал в другие края, – лишь тогда на его место принимали в цех нового ученика, обычно из числа ожидающих своей очереди сыновей других членов цеха. Слово старосты цеха было столь же непререкаемым, как и королевский указ, и именно к этому человеку, Ричарду Бьюкерелу, примчался теперь Роб.
Бьюкерел всегда сутулился, словно груз ответственности неотступно давил на его плечи. Все у него было каким-то темным: волосы черные, глаза цвета старой дубовой коры; узкие штаны, рубаха и дублет из грубой шерсти, окрашенной в кипятке с ореховой скорлупой, а кожа, загоревшая под солнцем на строительстве доброй тысячи домов, казалась дубленой. И ходил, и думал, и говорил он неторопливо. Роба выслушал очень внимательно.
– Натанаэля здесь нет, сынок.
– А не знаете ли, где его можно отыскать, мастер Бьюкерел?
Тот помолчал в нерешительности.
– Извини-ка меня, будь любезен, – сказал он по размышлении и пошел к группе тесно сидевших мужчин.
До ушей Роба долетали только отдельные слова и шепот, которым произносились фразы.
– Неужто он с той самой шлюхой? – пробормотал Бьюкерел.
– Мы знаем, где можно найти твоего отца, – сказал староста цеха, вернувшись к Робу через минуту. – Ты поспеши к своей матушке, сынок. А мы тебя скоро догоним и приведем с собой Натанаэля.
Роб скороговоркой поблагодарил его и помчался дальше.
Он не останавливался передохнуть ни на минуту. Уворачиваясь от тяжело груженных повозок, обегая стороной пьяниц, проскальзывая сквозь толпы лондонцев, он мчался к Пуддл-Доку. На полдороги он увидал своего врага, Энтони Тайта, с которым за последний год трижды жестоко дрался. Энтони вместе с парочкой приятелей, вечно околачивающихся на пристани, изводил насмешками рабов, занятых на погрузке кораблей.
«Времени у меня сейчас на тебя нет, треска сушеная, – подумал Роб. – Только попробуй тронуть меня, гад ползучий, – и я тебя вздую как следует».
Так, как собирался в один прекрасный день вздуть своего чертова папашу.
Увидел, как один из прихлебателей показывает Энтони на него пальцем, но пробежал мимо и понесся дальше.
Совершенно задыхаясь, с колотьем в боку, он добежал до конюшен Эгльстана как раз в ту минуту, когда незнакомая старуха пеленала новорожденного младенца.
Конюшню наполняли тяжелые запахи конского навоза и крови его матери. Мама лежала на полу. Глаза закрыты, в лице ни кровинки. Роба удивило, какая она маленькая.
– Мама!
– Ты сын?
Он кивнул, не в силах говорить, только тощая грудь тяжело вздымалась.
– Не мешай ей отдыхать, – сказала ему старуха, отхаркавшись и сплюнув на пол.
Когда появился отец, на Роба он и не взглянул. В телеге, выстланной сеном (Бьюкерел взял ее у одного работника), они отвезли домой маму вместе с новорожденным – мальчиком, которому предстояло получить имя Роджер Кемп Коль.
Всякий раз, родив очередного ребенка, мама весело и гордо показывала новорожденного остальным своим детям, но сейчас она молча лежала, глядя в потолок.
В конце концов Натанаэль позвал соседку, вдову Харгривс.
– Она даже грудь малышу дать не может, – пожаловался он.
– Может, это и пройдет, – успокоила его Делла Харгривс. Она знала одну кормилицу и унесла малыша, к великому облегчению Роба. Он всеми силами, как умел, заботился об остальных четверых. Джонатана Картера уже успели приучить к горшку, но, оказавшись без материнского глазу, он, кажется, начисто об этом позабыл.
Отец не отлучался из дому. Роб мало с ним говорил и старался не попадаться ему под руку.
Он скучал по урокам, которые проходили каждое утро: мама умела превратить их в увлекательную игру. Роб не знал ни единой живой души, у которой было бы столько внутреннего тепла, столько любви и задора, столько терпения, если он не сразу запоминал урок.
Сэмюэлу Роб поручил гулять с Вилем и Анной-Марией, не допуская их без надобности в дом. В тот вечер Анна-Мария горько плакала – она хотела услышать колыбельную. Роб обнял ее, назвал милой барышней Анной-Марией – девочка больше всего любила, когда ее так называли. Наконец, он спел сестренке песенку о миленьких кроликах и пушистых птенчиках, которые спят в гнездышке (радуясь при этом, что его не слышит Энтони Тайт). У сестры щечки были круглее, а кожа более нежная, чем у матери, хотя мама всегда говорила, что Анна-Мария пошла вся в Кемпов, даже ротик во сне открывает так же.
На следующий день мама выглядела получше, но отец сказал, что щеки у нее порозовели от жара. Маму била дрожь, и они укрыли ее одеялами.
На третье утро, когда Роб поил маму водой, его поразило, каким жаром пышет ее лицо.
– Мой Роб, – прошептала она и погладила руку сына. – Ты стал настоящим мужчиной. – Она тяжело дышала, изо рта шел неприятный запах.
Когда он взял мать за руку, что-то перешло из ее тела в его разум. То было знание: мальчик абсолютно ясно понял, что должно с нею произойти. Он не мог заплакать. И закричать тоже не мог. Волосы зашевелились у него на затылке. Роб ощутил ужас и больше ничего. Он не в силах ничем ей помочь, если б даже был взрослым.
Пораженный ужасом, он слишком крепко сжал мамину руку, ей стало больно. Отец заметил и наградил его подзатыльником.
На следующее утро, когда Роб проснулся, его мать уже умерла.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: