Говард Фаст - Спартак

Таковы были качества Цицерона, которые некоторые видели, а другие не видели. К тому времени, когда Клавдия приехала на Вилла Салария, она не заметила этих качеств. Наименее сложный тип силы был наиболее понятным для Клавдии. Елена, с другой стороны, признала и отдала дань уважения. «Я похожа на тебя, — ее глаза обратились к Цицерону. — Будем ли мы заниматься этим?» И когда ее брат лежал в постели, ожидая прихода великого полководца, она пошла в комнату к Цицерону. Она была полна надуманного достоинства человека, который презирает себя и принимает утешение от действия, но почему она должна была чувствовать себя хуже этого человека, происходившего из высокопоставленной семьи среднего класса, она не могла сказать. Она не могла признаться, даже самой себе, что до конца вечера, она сделает ряд вещей, из — за которых она впоследствии возненавидит себя.

Однако для Цицерона она была очень желанной женщиной. Ее гордая, прямая осанка, ее прекрасные, правильные черты и ее глубокие темные глаза, иллюстрирующие все присущие ей легендарные качества патрицианской крови. Это была особая цель, к которой его родные шли на протяжении поколений, но она всегда оставалась недоступной. И найти такие качества во внешнем виде женщины, которая пришла в комнату мужчины, так поздно ночью только по одной очевидной причине, было исключительно приятно.

В то время, он был тем редким Римлянином, которого его работа преследовала ночью. Одним из слабых мест, этого странно неравномерно развитого общества состояло в примитивном искусственном освещении, свет Римских ламп был тусклым, размытым, глаза напрягались при этом в лучшем случае бледно-желтом свечении. Поэтому, работать ночью, особенно после слишком обильного винопития и вкушения яств, было особым знаком восхитительной или подозрительной эксцентричности — в зависимости от человека, который работал. В случае Цицерона это было восхитительно, потому что это был удивительный молодой человек; и когда Елена вошла в его комнату, удивительный молодой человек сидел на кровати скрестив ноги, свободно раскрыв свиток на коленях, отмечая и исправляя. Возможно, ситуация была слишком щекотливой с точки зрения общества или пожилой женщины; Елене было всего двадцать три года, и она была впечатлена. Правитель и военачальник все еще оставался неизменной фигурой из старых легенд, там были те Римляне, которые, как говорили, спали ночью только два или три часа, отдавая всю остальную часть своего времени народу. Они были священны. Ей понравилась мысль, что священный человек будет смотреть на нее, как Цицерон.

Еще до того, как она закрыла за собой дверь, Цицерон кивнул в сторону изножия своей кровати, чтобы она уселась там — вопрос необходимости, поскольку другого удобного места для сидения, в комнате не было, — и затем продолжил свою работу. Она закрыла дверь и села на кровать.

Что дальше? Это было одним из чудес молодой жизни Елены, что не было двух мужчин, пытающихся сблизиться с женщиной одним и тем же образом. Но Цицерон не пытался сблизиться с ней, и после того, как она просидела там четверть часа или около того, она спросила:

— Что ты пишешь?

Он вопросительно посмотрел на нее. Вопрос был поверхностным; это было начало разговора, а Цицерон хотел поговорить. Как и многие молодые люди его типа, он постоянно ждал женщину, которая поняла бы его — что означает женщину, которая бы правильно питала его эго, и он спросил Елену:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что я хочу знать.

— Я пишу монографию о рабских войнах, — скромно заявил он.

— Ты имеешь в виду их историю? Это было время, когда входило в моду, среди высокопоставленных джентльменов, в часы досуга предаваться историческим запискам, и многие новоявленные аристократы деловито манипулировали ранней историей, чтобы их родословная и великие события могли соединиться правильно.

— Не историю, — серьезно ответил Цицерон, устало и пристально глядя на девушку, манера, с помощью которой он мог произвести впечатление о честности и целостности; несмотря на процесс собственного притворства. — История должна включать хронологию. Меня больше интересует феномен, процесс. Можно, посмотрев на те кресты, на те знаки наказания, выставленные вдоль Аппиевой дороги, увидеть только трупы шести тысяч человек. Можно заключить, что мы, Римляне, мстительные люди, и недостаточно сказать, что мы справедливые люди, ссылаясь на необходимость справедливости. Мы должны объяснить, самим себе, логику этой справедливости. Мы должны понять. Недостаточно, чтобы старик сказал delenda est Carthago. Это демагогия. С моей стороны, я хотел бы понять, почему Карфаген должен быть разрушен и почему шесть тысяч рабов должны быть преданы смерти таким образом.

— Некоторые говорят, — улыбнулась Елена, — что, если их всех сразу выбросят на рынок, некоторые очень респектабельные состояния были бы уничтожены.

— Немного правды и много неправды, — ответил Цицерон. — Я хочу видеть дальше поверхностного суждения. Я хочу увидеть смысл восстания рабов. Заблуждение стало великим Римским развлечением; я не люблю обманывать себя. Мы говорим об этой войне и о той войне, великих кампаниях и великих генералах, но никто из нас не хочет даже прошептать о постоянной войне нашего времени, которая затмевает все остальные войны, рабская война, восстание рабов. Даже заинтересованные генералы молчат. Нет славы в рабской войне. Нет славы в завоевании рабов.

— Но, конечно, не должны быть такие последствия.

— Нет? И распятия не имели для вас никакого значения, когда ты ехал по Аппиевой дороге?

— Мне было очень неприятно смотреть на такие вещи. Моя подруга Клавдия подтвердит.

— Иными словами, какие-то последствия.

— Но все знают о Спартаке и войне с ним.

— Я так не думаю, я не уверен, что даже Красс знает все. Насколько нам известно, Спартак — загадка. Согласно официальной записи, он был фракийским наемником и разбойником. По словам Красса, он был потомственным рабом из золотых рудников Нубии. Кому мы должны верить? Батиат, свинья, который держал школу в Капуе, мертв — его горло перерезано Греческим рабом, который был его счетоводом, — и все те, кто контактировал со Спартаком мертвы или исчезли. И кто будет писать о нем? Люди опасаются за себя.

— Почему бы не ты? — спросила Елена.

— Спасибо, моя дорогая, но я ничего не знаю о Спартаке, я его просто ненавижу.

— Почему? Мой брат тоже его ненавидит.

— И ты не ненавидишь его?

— Я ничего особенного не чувствую, — сказала Елена. — Он был просто рабом.

— А был ли он? И как раб стал тем, чем стал Спартак? Тайна, которую я должен разгадать. Чтобы узнать, где это началось и почему это началось. Но боюсь, что утомляю тебя?