Говард Фаст - Спартак

— Это так, — пробормотал без удовольствия Гракх. — Но продолжай свою историю. Она же о Варинии.

— Да? — Красс, похоже, на мгновение забыл. Юлия смотрела мимо него на лужайку. — Теперь бегите, — сказала она своим детям. — Бегите и играйте.

— Ты хочешь сказать, женщины сражались с солдатами? — Клавдия хотела знать.

— Вот в чем дело, — кивнул Красс. — Там, у ворот была ужасная битва. Да, женщины сражались с солдатами. И солдаты обезумели и забыли, что они сражаются с женщинами. Битва продолжалась почти час, я полагаю. Рассказываю, женщин возглавлял этот дикий берсерк со светлыми волосами, которая должно быть была Варинией. Она была везде. Ее одежда была сорвана, и она сражалась голой с копьем. Она была воплощенная ярость.

— Я ничему не верю, — перебил Гракх.

— Не нужно верить, если ты не хочешь, — Красс кивнул, понимая, что его история потерпела неудачу. — Я только рассказал об этом Юлии.

— Почему мне? — требовательно спросила Юлия.

Внимательно глядя на него, Елена сказала:

— Пожалуйста, закончи рассказ. Правда это или нет. У нее есть конец, не так ли?

— Общий конец. Все битвы имеют по существу один и тот же конец. Вы выигрываете их или вы проигрываете их. Мы проиграли. Некоторые рабы вернулись, и зажатые между ними и женщинами, только горстка конницы уцелела. Они доложили.

— Но Варинию не убили?

— Если это была Вариния, ее, конечно, не убили. Она снова появляется и еще раз.

— А теперь она жива? — спросила Клавдия.

— Жива ли она сейчас? — переспросил Красс. — Это не имеет значения, не так ли?

Гракх поднялся, перебросил свою тогу через плечо характерным жестом, и удалился. Ненадолго воцарилась тишина, и тогда Цицерон спросил:

— Что это со стариком?

— Одному Богу известно.

— Почему ты говоришь, что неважно, жива ли сейчас Вариния? — хотела бы знать Елена.

— Дело закончилось, не так ли? — сказал Красс напрямик. — Спартак мертв. Вариния — рабыня. Рынок в Риме переполнен ими. Вариния и десять тысяч других. Его голос внезапно исполнился гнева…

Антоний Гай извинился и пошел за Гракхом. Его беспокоило, что двое таких людей, как Гракх и Красс, объединившиеся, из-за политических интересов, не должны были так ссориться. Он никогда не видел, чтобы Гракх вел себя таким образом. Может быть, Юлия, подумал он? Нет, не со старым Гракхом, не с жирным, закоренелым холостяком, старым Гракхом. Гракха было много, но Антоний Гай всегда считал его не иначе, как каплуном в вопросах секса. И почему Красс, который мог бы иметь любую женщину в Риме, свободную или рабыню, заботиться о бедной, жалкой Юлии? Бог знает, если кто-то из них хотел Юлию, он благословляет ее, и ее постель и постельное белье вместе с ней в придачу! Ничто не могло бы сделать его счастливее.

Он обнаружил Гракха, угрюмо сидящего в музыкальной комнате. Он подошел к своему старому другу и мягко толкнул его. — Все хорошо, старик, все в порядке? — Когда-нибудь, — сказал Гракх, — мир окажется слишком мал для Красса и меня.

В тот же день Цицерон и Гракх попрощались и продолжили поездку в Рим. Красс и компания молодого Гая, поддавшись уговорам Антония, остался на другой день на Вилла Салария, согласившись, уехать рано утром и таким образом получить удовольствие от дневного путешествия по дороге. Красс уже предложил Гаю путешествовать вместе, Елена и Клавдия были довольны при мысли находиться в компании знаменитого генерала.

Они покинули плантацию вскоре после восхода солнца. Четверо носилок, различные сопровождающие и носильщики составляли до некоторой степени процессию до дороги, и когда они достигли Аппиевой дороги, Красс принял почетный караул из десяти легионеров. Красс был приглашен в Капую для церемоний, посвященных празднованию окончательного подавления рабского восстания — там, где восстание и возникло. Сто гладиаторов было выбрано из числа заключенных, захваченных после поражения и смерти Спартака, и уже несколько недель проходили праздничные игры. Эти игры были munera sine missione (без дарения пощады), процесс ликвидации, в котором выжившим мог остаться только один. Когда сражались попарно, оставшемуся в живых, подбирали пару. Танец смерти был почти бесконечный.

— Я думаю, ты хотел бы это увидеть, — сказал Гай.

Четверо носилок путешествовали бок о бок, чтобы можно было беседовать, пока они двигались вдоль дороги. Встречное движение, сворачивалось к обочине дороги легионерами, и люди, видевшие размер и богатство процессии, признавали их привилегию первого проезда.

Гай и Красс были рядом, Клавдия рядом с Крассом и Елена рядом с ее братом. Из-за своего возраста и определенных чувств, Красс принял на себя роль хозяина. Его рабы были хорошо обучены, и даже когда носилки двигались по великолепной дороге, он был готов удовлетворять потребности и желания своих спутников, будь то ароматное и со льдом новое вино из Иудеи или сочный Египетский виноград или ароматный спрей, чтобы очистить для них воздух. Как и многие очень богатые люди, он весьма вдумчиво относился к материальному выражению принадлежности к своему социальному классу; он действовал как хозяин, компаньон и руководитель. Отвечая на вопрос Гая, он сказал:

— Нет. Это может тебя удивить, Гай, но у меня теперь почти нет вкуса к играм. Да, время от времени, если пара очень хороша и очень особенная. Но я боюсь, что это только меня утомит. Но если бы я знал, что ты хотел бы это увидеть…

— Это не имеет никакого значения.

— Но один выживает в мunera, — сказала Клавдия.

— Не обязательно, потому что последняя пара может быть сильно изранена. Но, скорее всего, если кто-то выживет, он будет распят, как символ перед воротами. Там семь ворот, вы знаете, и когда были установлены знаки наказания, начали с семи крестов, по одному перед каждыми воротами. Тот, кто выживет, просто заменит собой труп у Аппиевых ворот. Вы когда-нибудь были в Капуе? — спросил он Клавдию.

— Нет, я там не была.

— Тогда у вас будет, что вспомнить. Это такой красивый город, самый красивый во всем мире, я иногда думаю, и в ясный день, со стен открывается вид на славную бухту, а вдали — белая вершина Везувия. Я не знаю ничего подобного. Там меня есть небольшая вилла, и если вы все были бы моими гостями, я был бы очень доволен.

Гай объяснил, что их великий дядя, Флавиан, ожидал их, и что теперь они вряд ли могут изменить свои планы.