Ион Деген - Последние публикации

Вы установили правило: можно обсуждать тексты; нельзя обсуждать авторов текстов. Вероятно, Вы правы. Но представьте себе, что у Вас в Гостевой появился известный ненавистник Израиля Изя. Вы ведь не закроете ему доступ. И читатели желающие слушать именно таких Изь резонно заметят: но ведь это опубликовано у самого Берковича. Так может быть следует объяснить такому читателю, кто такой этот самый Изя?

Чтобы быть более приемлемым Вами, чтобы дать Вам возможность свободно распорядиться моим открытым письмом, я накинул на поддонка Сэма мантию еврейского прощения, показав, что свои отвратные качества он вынес из несчастного детства. Трусливый хлюпик, он подвергался издевательствам своих одноклассников. Чтобы хоть как-то компенсировать свою неполноценность, был ябедой. За это дополнительно страдал физически. Комплекс неполноценности рос вместе с ним в отрочестве, юности. Малообразованный и недостаточно грамотный… У меня нет достаточно данных, чтобы описать его советские годы перед эмиграцией. Развалилась среда его проживания. Ему хотелось бы стать Сэмом, то есть, дядей Сэмом. Не получилось. Но в Израиле у называемых им левых есть потребность даже в таких Сэмах. Как говорится, на безбабье и кулак шансонетка. Посмотрите на его лживые писания. Какой стиль! Как до тошноты он старается писать красиво! Как сюсюкает! И как всё это выдаёт его низкопоклонство, так угодное, так приемлемое в среде, к которой он пристроился. Патологический лгун, он, отлично зная, что лжёт, пишет, например, что в Израиле равное количество левых и правых. У меня очень обширный круг общения. Не три человека, достаточных для статистики раввина, не восемь человек, достаточных для начальной научной статистики, - многие сотни.

Не для статистики. Позвонил внук: - Мои подчинённые и я уже забыли вкус от армейской пищи. Тысячи израильтян одаряют нас различными подарками, закармливают нас вкуснейшей пищей и деликатесами. И ведь отказаться неудобно. Обижаются. Везут со всех концов Израиля - от Метулы до Эйлата.

Сэм, конечно, хоть и мелкая, но всё же находка для антиизраильтян. Правы приславшие мне его цитаты. Но куда серьёзнее Сильвия. Не могу начать описывать её с детства. Не знаю, было ли у неё в молодости нечто пригодное для продажи. Сейчас, скажем, в зрелые годы есть. Она умеет писать. Она лжёт не так неумело, как Сэм. Она обвиняет правых в том, что они не представляют себе будущего. Что, мол, будет, если войска останутся в Газе. Она отлично знает, что за все годы пребывания израильтян в Газе потери там были значительно меньше, чем сейчас в течение нескольких дней. Мне кажется, что до журналистики у Сильвии была другая профессия. Мне даже кажется, что в той профессии надо было логически мыслить. Можно было проследить причинно-следственную связь между действием Шимона Переса с Бейлином и прочими пуделями, импортировавшими из Туниса околевающего там Арафата, и тысячами погибших израильтян. Надо ли перечислять всю последующую цепь преступлений её единомышленников?

Дорогой Евгений! Вероятно, мне всё же следует попросить прощение у приславших мне письма с упрёками. Но ради Вас я сдерживал поток эмоций, реагируя на причиняющих вред своей стране, которой три поколения Дегенов стараются быть максимально полезными.

Будьте здоровы и счастливы!

Ваш

Ион.

А теперь, господин либерал ватиканский (!!!), ответьте, пожалуйста, на вопрос: есть ли у меня право называть предателями тех, кто предаёт делаемое моим любимым внуком ценой собственной жизни?"

2014-09-02

http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer8/Degen1.php

Это же надо! Забыть, какой сегодня день! Нет, какой день недели, я не забыл. Не забыл даже, что сегодня ровно неделя моей работы в больнице, чтобы убедить всех, кого надо убедить в том, что мой врачебный диплом не куплен, а получен на законных основаниях, и эти законные основания позволяют мне получить диплом израильского специалиста. Диплом израильского врача я уже получил. Специалист, мумхе. Это не просто определение профессии. Это звание, положение на врачебной лестнице, как, например, в Советском Союзе ортопед высшей категории, кандидат или доктор медицинских наук.

А ещё, хотя было всего семь часов утра, солнце жарило немилосердно, и по этому солнцепеку мне предстояло прошагать пять километров от моего дома до больницы, в которой сегодня я впервые в Израиле оперирую. Шутка ли! Даже подумывал, не поехать ли автобусом в честь этого праздника. Но моих капиталов на такую роскошь не хватало.

Перечитал последнюю фразу и улыбнулся. От своего дома. Не было у меня ещё своего дома. И своего угла тоже не было. Друзья на три месяца, пока я буду работать в этой больнице, сняли для меня комнату у семьи, на время уехавшей заграницу. В квартире была открыта только одна комната, ванная и туалет. А что ещё нужно мне одному? Только переночевать. Жена ещё в центре абсорбции под Иерусалимом. Сын — в аспирантском общежитие института Вайцмана в Реховоте. Квартира эта располагалась на последнем этаже четырёхэтажного дома. Лифта в доме нет. Однажды, когда мы с моим другом Мотей поднялись ко мне, Мотя, слегка задыхаясь, мрачно произнёс: «Это же надо умудриться жить на пятом этаже четырёхэтажного дома». Но какое всё это имело значение? Ведь я сегодня уже оперирую! В Израиле!

И всё же, дорога не обошлась без горчинки. То ли солнце мне её подкинуло, то ли инвалидность, затрудняющая такие моционы. Хорошо хоть, палка моя не погружалась в асфальт, как при такой температуре в Киеве и в Москве. Ассистентом на операцию заведующий отделением профессор Комфорти назначил Хаима, лучшего в отделении ортопеда. В течениe недели у меня уже была возможность убедиться в том, что Хаим сильнее заместителя заведующего. Мог ведь назначить рядового ординатора. Значит, несмотря на просто братское отношение ко мне, у боса были какие-то сомнения? Обидно. А впрочем, вероятно и я поступил бы так же. Ведь бос знает только мои опубликованные работы. Он же не видел, как я оперирую. Мало ли что может случиться во время операции. А вся ответственность на нём.

Я уже взмок. Нет сил. Можно сказать, что один я на улице. Пешеходов почти не видно. Одни автомобили. Но я обязан дойти. Вспомнил подобные состояния в прошлом. От станции Натанеби до грузинского села Шрома тринадцать километров. Нога после ранения ещё не в норме. Дошёл. А через несколько месяцев, когда мы отступали от Армавира, даже был уверен, что на следующем километре умру от жажды, но где-то ещё километров через пять или шесть, а может семь, уснул. Сколько километров проспал, не знаю. А знали ли поддерживавшие меня? Правда, тогда мне было семнадцать лет. Сейчас в три раза больше. Даже с хвостиком. Но ведь всего два месяца назад, когда мы поднимались на Моссаду, Шмуэль, наш руководитель, замечательный преподаватель иврита в ульпане, велел мне подняться лифтом. Он не сомневался в том, что я не смогу подняться по змеиной тропе. Поднялся. Чего это стоило, другое дело. А спуститься было куда труднее. Но мы тут же поехали в кибуц Эйнгеди, и я, не задумываясь, поднялся к водопаду. В те минуты ещё не догадывался, что и этот рекорд мне предстоит побить. Примерно через месяц, после рабочего дня пришёл домой. На исходе сил поднялся на свою верхотуру. Полез в карман за ключом, а ключа нет. Так, вероятно, уронил, переодеваясь в операционном блоке. Не стану описывать, как я добрался до больницы. Ключ валялся на полу моего шкафа. Конечно, разумно было прикорнуть до утра в ординаторской. Но пошёл домой. А ведь тогда я уже знал, какая разница между погодой на берегу Мёртвого моря и в Кфар Саве. Там высокая температура переносится легче, так как воздух сухой, а здесь невероятная влажность.