Сьюзан Ховач - Башня у моря

Я закрыла глаза. Чувствовала себя очень усталой, но пребывала в мире с самой собой и точно знала, что выживу.

Я не говорила Патрику, что беременна. Перешила свои платья, попросила белошвейку, чтобы она расширила их не по моде, но он никогда не догадался, почему я прячу фигуру. И в любом случае виделись мы редко. Иногда встречались в детской, а один раз в июле он подошел ко мне в гостиной, когда Маделин заехала на чай.

– Ну и кого бы ты хотел на этот раз, Патрик, – сына или дочь? – дружелюбно спросила Маделин.

Я не могла ее ни в чем винить; уже давно призналась: она не ошиблась тогда, решив, что я беременна. Маделин, естественно, предполагала, что Патрик с нетерпением ждет нового ребенка.

Патрик промолчал. Просто посмотрел на меня, встал и вышел из комнаты.

– Силы небесные! – воскликнула потрясенная Маделин.

– Он… он не хотел ребенка, – объяснила я, опасаясь, как бы она не начала задавать уточняющих вопросов, но Маделин только сказала:

– Никто не может идти против воли Господа.

Едва она ушла, я отправилась на поиски Патрика. Думала, он в саду, но нашла его в столовой с кружкой потина.

– Ты, по крайней мере, мог бы сделать вид перед Маделин, что рад! – раздраженно бросила я. – Ведь ты сам в первую очередь твердишь о необходимости соблюдения приличий!

– Извини. – Патрик поднял на меня взгляд, и я увидела, что он пребывает в таком же ужасе, что и я, когда только узнала о своем состоянии. – Господи боже, это просто черт-те что!

– Ребенок ни в чем не виноват. Ты, конечно, можешь быть к нему как тебе угодно безразличен, что же касается меня, то я сделаю над собой дополнительное усилие, чтобы любить его сильнее других.

– Это наименьшее, что мы можем сделать в сложившихся обстоятельствах.

Я не ожидала, что его чувства будут так же сильны, как и мои. После некоторого молчания я ответила:

– Что ж, пожалуй, я должна быть тебе благодарна за такое отношение. Думала, что поскольку это я хотела ребенка, то ты будешь обвинять меня в том, что случилось.

– Полагаешь, я бы пил так, если бы считал себя невиновным?

Его неожиданная готовность разделить со мной ответственность облегчила мое бремя. Мне даже стало немного лучше, но вскоре появились недомогания, которых при прошлых беременностях не случалось. Болезненно отекали голени, я страдала от спазматических болей и странных выделений – даже начала опасаться выкидыша. Чувствовала себя устало и нехорошо.

Доктор Кагилл из амбулатории начал приезжать ко мне два раза в неделю. Он сказал, что я не только должна как можно больше отдыхать, но ни в коем случае не совершать никаких поездок. Вскоре после того, как он дал мне этот совет, Макгоуан объявил, что Нэнни должна увезти детей из долины перед днем выселения.

Ирландия кипела все лето после освобождения Парнелла из тюрьмы в мае и убийств в Феникс-парке [16] Имеется в виду убийство лорда Кавендиша 6 мая 1882 года в Дублине. . Убийства потрясли даже Макгоуана, и после гибели главного секретаря Ирландии и его заместителя нас не могли успокоить никакие слова Парнелла о том, что он не подозревал о готовящемся насилии. В Вестминстере правительство попыталось утихомирить ирландские беспорядки, но Ирландия представляла собой кипящий котел: чем дольше удерживаешь крышку, тем вернее она взлетит. Обитатели долины коллективно отказались выплачивать ренту, а Макгоуан заказал стенобитную машину и подразделение солдат из Леттертурка, чтобы начать выселения первого сентября.

Я не встречалась с любовником мужа с того времени, когда Патрик узнал о моей беременности, не увидела я его и теперь. Он просто сообщил Патрику, что, хотя он и не предвидит серьезных возмущений в Кашельмаре, не будет вреда, если принять разумные меры предосторожности относительно детей. В том месяце нас всех страшно потрясли «убийства Маумтрасны», когда погибла целая семья, и предложение Макгоуана представляло собой своеобразное признание того, что теперь он не единственный подвергается опасности.

– Ты, думаю, захочешь поехать с детьми, – неловко пробормотал Патрик.

– Конечно захочу, – сухо ответила я. – Вот только не могу, даже если бы Хью и позволил.

– Полагаю, он разрешит тебе уехать и остановиться у Эдит и Клары.

– Я никуда не могу ехать. Ты забыл?

Он запамятовал. Патрик пил больше обычного в последние недели и часто забывал то, о чем ему говорили.

Дети уехали с Нэнни и нянькой, чтобы провести месяц на морском берегу в Солтхилле, а без них дом стал похожим на морг. Я пыталась занимать себя вышивкой для ребенка, планированием переделки моего зимнего гардероба, но время шло медленно, в особенности с учетом того, что бóльшую часть дня я проводила в шезлонге.

Доктор Кагилл продолжал приезжать, и раз в неделю Маделин удавалось сопровождать его. Она стала заглядывать чаще, когда мое состояние ухудшилось.

– Сара, я рада, что детей отослали, – призналась она тридцать первого августа. – Завтра с началом выселений начнутся и беспорядки, и, хотя я уверена, что Кашельмаре ничто не грозит, могут произойти неприятные демонстрации, а это напугало бы детей. Патрик, вероятно, будет здесь с тобой?

– Надеюсь, да.

– Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться.

Пришло первое сентября. День стоял ясный, и я, проснувшись, сразу же поняла: будет жара. Жара меня не радовала из-за моих ног, поэтому я знала, что нужно оставаться под крышей, искать там прохладу.

Я все еще лежала в кровати и заставляла себя съесть завтрак, когда в дверь постучал Патрик, заглянул узнать, как я себя чувствую. Я тут же подумала, что Маделин его накачала, рассказав о моем состоянии, потому что обычно он вот так никогда ко мне не заходил.

В ответ на его вопрос я сообщила, что чувствую себя так же, как прежде.

– Вот как… – Он попытался придумать еще что-нибудь, и я в наступившей тишине чуть ли не слышала строгий голос Маделин, выговаривавшей Патрику: «С Сарой нужно обращаться со всем возможным вниманием». Наконец он неловко пробормотал: – Хочешь, я принесу тебе цветы?

Цветы мне теперь были совершенно безразличны, но мы оба спешили найти предлог, который бы позволил Патрику уйти.

– Будь добр, – согласилась я. – Это очень мило.

Он с облегчением вышел и вернулся час спустя с огромной охапкой цветов и двумя большими вазами.

– Поставить их?

– Буду тебе благодарна. Мне не рекомендуют вставать, а делать букеты сидя затруднительно.

Это был самый долгий разговор между нами за довольно продолжительное время. От меня требовались неимоверные усилия, чтобы оставаться спокойной и вежливой. От напряжения даже голова заболела.

Он начал подбирать цветы, уделяя большое внимание деталям, и, глядя на него, я почувствовала, что мы оба думаем о Макгоуане.