Вячеслав Маркин - Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель...

Лечение в Зайсане было длительным. Врачи не разрешали продолжать экспедицию, но Николай Михайлович всё же вышел из Зайсана 19 марта в 8 часов утра с караваном и начал обычную экспедиционную работу. Но на шестой день пути караван нагнал нарочный из Зайсана, привёзший письмо, в котором сообщалось о смерти матери Пржевальского. Ко всем неудачам третьей экспедиции прибавилось большое горе. В дневнике появились горькие слова: «...жажда деятельности и заветное стремление к исследованию неведомых стран... отрывали меня от родного края... Бросалось многое, но самою тяжёлою минутою всегда для меня было расставание с матерью. Её слёзы и последний поцелуй ещё долго жгли моё сердце...»

Путешествие, по протяжённости самое короткое из всех, совершенных Пржевальским (всего 4 тысячи километров), было прервано. Его сам он считал неудачным. Но на самом деле были получены важнейшие результаты: открыто и исследовано загадочное озеро Лобнор, оказавшееся «блуждающим», изучен ограждающий Тибет с севера хребет шестикилометровой высоты Алтынтаг, выполнены съёмки Таримской и Цайдамской котловин, обе стороны хребта.

Однако силы Пржевальского, физические и моральные, были подорваны. Врачи определили у него нервное расстройство и посоветовали забыть о путешествиях. В Генеральном штабе он получил четырёхмесячный отпуск для восстановления здоровья и уехал в Смоленское имение Отрадное, близ Слободы.

Лучшим лекарством для Пржевальского была работа над очередной книгой, которую он назвал «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лобнор». В ней подробно рассказано о второй экспедиции в Центральную Азию. По мере завершения книги крепло желание неисправимого «покорителя пространств» отправиться в новое путешествие. Направление остаётся то же — далёкий, недостижимый Тибет.

В тот день, когда караван вернулся в Зайсан, Пржевальскому исполнилось 39 лет. Он записал в дневнике: «...День этот ознаменован для меня окончанием экспедиции, далеко не столь триумфальной, как моё прошлое путешествие по Монголии. Теперь дело сделано лишь наполовину... экспедиция остановилась в самом начале... Я не унываю!.. Правда, жизнь путешественника несёт с собой много различных невзгод, но зато она даёт и много счастливых минут, которые не забываются никогда. Абсолютная свобода и дело по душе — вот в чём именно вся заманчивость странствований...

Прощай же, моя счастливая жизнь, но прощай ненадолго. Пройдёт год, уладятся недоразумения с Китаем, поправится моё здоровье — и тогда я снова возьму страннический посох и снова направлюсь в азиатские пустыни...»

20 января 1879 года Пржевальский со своими спутниками выехал из Петербурга. Остановившись на несколько дней в Москве, в конце января он прибыл в Оренбург и сразу же направился через Омск и Семипалатинск в Зайсан. Началось его третье центрально-азиатское путешествие.

У Пржевальского, наряду с Фёдором Эклоном, появились новые помощники: Всеволод Роборовский и препаратор Андрей Коломейцев (он вместе с Н.А. Северцовым и Г.Н. Потаниным путешествовал по Монголии, был оставлен ими в Зайсане для препарирования птиц и мелких зверьков, но не получил от учёных никаких средств к существованию). Пржевальский охотно взял Коломейцева в свою экспедицию. Всего в отряде было 14 человек. Груза — около 200 пудов. Особенно тяжелы были охотничьи припасы: патронов и пороха по 3 пуда и дроби 12 пудов. Из научных приборов, как всегда, хронометр, барометры, буссоли, термометры и, конечно, несколько компасов. Продовольствие — стадо баранов — шло «своим ходом». Особый груз составляли 10 пудов серебра и различных подарков для расплаты за услуги с местным населением и властями. Всё это было навьючено на верблюдов, их в караване было тридцать пять. Офицеры, препаратор и переводчики ехали на лошадях, казаки — на верблюдах.

20 марта 1879 года экспедиция выступила из Зайсана. Через месяц она преодолела бесплодную Джунгарскую пустыню, протянувшуюся на 600 вёрст. Был весенний месяц апрель, но весна (с температурой воздуха до 20 °С) ощущалась только в полдень. Вечером наступала прохлада (7—8°), порой шёл дождь. Ночью же, и особенно утром, ударял совсем зимний мороз. Иногда шёл снег, таявший под первыми солнечными лучами.

В Джунгарии экспедиции встретилась дикая лошадь, о которой Пржевальский слышал от кочевников Гоби. «Тахи» — звали её монголы, «картаг» — киргизы. Но животное оказалось необычайно осторожным и пугливым; подкрасться к ней с ружьём охотнику никак не удавалось. Пришлось «познакомиться» сначала со шкурой дикой лошади, которую подарил Пржевальскому охотник-киргиз. Из наблюдений за поведением животных и стремительно проносившихся мимо табунов составил Пржевальский описание этого неизвестного вида, вошедшего в мировую науку под именем лошади Пржевальского.

1 мая Пржевальский отправил с возвращающимся в Зайсан проводником-киргизом письмо брату Владимиру, в котором писал: «Путешествие наше идёт весьма благополучно... теперь я ничего не знаю, что делается в Европе, вероятно, не буду знать до возвращения из путешествия. Ко мне можно будет теперь писать только через Ургу, да и то письмо получится в Лхасе не ближе, как через год...» Он был уверен, что через год войдёт в столицу Тибета.

В тысяче вёрст от Зайсана находился оазис Хами, известный с глубокой древности. Здесь экспедиция попала «под контроль» китайских властей. Дальше пришлось идти с местным конвоем — 15 солдат во главе с офицером. До следующего оазиса Сачжоу предстояло пересечь Хамийскую безжизненную пустыню. Вот как описал её Пржевальский: «По дороге беспрестанно валяются кости лошадей, мулов и верблюдов. Над раскалённою днём почвою висит мутная, словно дымом наполненная, атмосфера; ветерок не колышет воздуха, не даёт прохлады. Только часто пробегают горячие вихри и далеко уносят крутящиеся столбы солёной пыли. Впереди и по сторонам играет обманчивый мираж... Солнце жжёт от самого своего восхода до заката».

В оазисе всё переменилось: изобилие воды, хлеба, фруктов; утки и фазаны — прямо рядом с палатками. Но отношение китайских властей было совсем иным, чем в Хами. Проводника в Тибет, до которого оставалось не больше 1200 вёрст, они дать отказались. Вопрос о посещении Тибета долго обсуждался в Пекине российским посланником с китайскими министрами, но переговоры были безрезультатными.

Но не обращая внимания на явное противодействие китайских властей, Пржевальский 21 июня выступил к Наныпаню, высившемуся над оазисом Сачжоу. «Перед нами стояли те самые горы, — писал он, — которые протянулись к востоку до Жёлтой реки, а к западу — мимо Лобнора, к Хотану и Памиру, образуя гигантскую ограду всего Тибетского нагорья с северной стороны».