Лев Демин - Хабаров. Амурский землепроходец

Своими предположениями Хабаров поделился с Фёдором Пущиным.

— Ты уверен, что Зиновьев на такое способен? — спросил Пущин и услышал ответ.

— Вполне уверен. Митька нечист на руку и великий корыстолюбец. В этом я смог убедиться.

— Не заблуждаешься?

— С чего бы мне заблуждаться?

— Зачем же Митьке понадобились порох и свинец?

— Ради личной корысти. Чтоб сбыть промысловикам и казакам сию находку и получить за это немалую мзду.

— Расскажи об этом воеводе, тогда с тебя вина снимется.

— Не уверен, что снимется. А воеводе я всё расскажу.

Пущин уже почти поверил Ерофею Павловичу, но сдержанно ответил ему, что сам он не правомочен судить, виноват Зиновьев или нет, и что он вынужден доставить Хабарова в Якутск для воеводского разбирательства.

— Вези меня к воеводе, коли на то твоё право, — ответил на это Хабаров. — Эх, Федя, немного ты меня не довёз до Амура-батюшки. Истосковался я по великой реке. Отдал бы тебе половину оставшейся мне жизни за одну возможность взглянуть на неё.

— Полжизни мне твоей не надо. Помнят тебя на Амуре добрым словом. Наслышан, от племянника твоего Петриловского. Моя бы воля...

Фёдор Пущин не договорил, а только тяжело вздохнул. Ерофею Павловичу он сочувствовал, но в то же время был усердным служакой и подчинялся распоряжениям всесильного якутского воеводы.

— Собираемся в обратный путь, — сухо сказал он. — Передам тебя воеводе. Пусть сам решает, как с тобой поступить.

— Поплывём в Якутск, Федюшка. Стражу держи наготове. Чтоб не сбежал, если бы и захотел, — горько пошутил Хабаров.

— Зря ершишься, — одёрнул его Пущин, — мужики тебе сочувствуют. Разве кто-нибудь тебя обидел?

— Да нет. Это я шучу.

Где-то посреди плавания по Олёкме на правом берегу заметили людей, устроившихся на отдых. Должно быть, купцы или казаки, возвращавшиеся с Амура, сделали привал и готовили пищу у костров. Пущин дал команду пристать к берегу и тоже сделать привал. Как только высадился на берег Хабаров, к нему подбежал с радостными возгласами человек:

— Ерофей Павлович! Радость-то какая. Свиделись!

— Федька, Серебряник, — отозвался Хабаров, увидев человека, который служил в его амурском отряде.

— Верно, Серебряник. Так прозвали меня за мои труды праведные.

Ерофей Павлович представил Феодора Пущину:

— Тоже Феодор, тёзка твой. Рудознатец. Поручили ему искать серебро на Амуре.

— И нашёл? — спросил его с любопытством Пущин.

— А как же! Целый мешок находок везу.

— Показал бы.

Серебряник вынул из лодки увесистый мешок и извлёк из него шероховатый кусок серебряной руды.

— Глянь-ка! Сверкает, яко солнышко, — сказал с гордостью Серебряник, протягивая кусок руды сперва Хабарову, потом Пущину.

Оба разбирались в рудах и признали, что в их руках истинно руда серебряная. По поручению якутского воеводы Пущин в недавние годы искал серебро на Амуре и хорошо усвоил все внешние признаки серебряных руд.

— Куда же теперь, рудознатец, путь держишь? — спросил он нового знакомого.

— Известно, куда: посылали меня из Якутска, и путь буду держать туда же. Перед воеводой похвастаю.

— Тогда перебирайся к нам, в наш дощаник, — предложил тоном приказа Феодор Пущин. Серебряник не стал противиться. Казаки щедро накормили его.

Якутский воевода проявил большой интерес к Федьке Серебрянику. Вызвал его к себе вместе с Пущиным, долго рассматривал образцы руды, поднимал их на ладони, приговаривая: «Знатно!»

Хабарову воевода наказал передать, чтоб ждал вызова и готовился. Ерофей Павлович поселился у племянника Петриловского. Невдалеке от его дома поселилась и дочь Ерофея Павловича Наталья с малыми детьми. Муж её пребывал в отъезде, его послали собирать ясак с вилюйских якутов. Семья Натальи пока не разжилась собственной избой и снимала часть дома у одного старого казака, где приходилось ютиться в тесноте. Хабаров решил не стеснять дочь и поэтому предпочёл остановиться у племянника. Воевода для порядка выставил перед домом Петриловского казака, вооружённого бердышом. Пусть Ерофей Павлович почувствует себя на положении узника.

Воевода принял Хабарова только на третий день, бросил коротко:

— Рассказывай!

— Что рассказывать? Выходит, что поездка наша на Тугирский волок была зряшной. Не смогли мы воспользоваться казной. Кто-то воспользовался ею до нас.

— Подозреваешь кого-нибудь в хищении?

— Улики есть против одного человека, но верны ли они, сказать с точностью не смогу.

— Напиши об этом. Пошлём твоё письмо в Сибирский приказ. Пусть там разбираются и ищут виновных. Поговорим теперь о другом.

— Слушаю, воевода.

— Слушай и наматывай на ус. За тобой числится долг. Зело великий долг. Ты дважды снабжал свой отряд казённым имуществом.

— Было такое дело. Но частично я свои долги казне возместил.

— Вот именно, что только частично возместил! А ещё за тобой числится великая сумма — четыре тысячи восемьсот пятьдесят рублей и ещё два алтына.

— Откуда такой великий долг?

— А это у тебя надо спросить. В конторских книгах записаны все твои долги и расчёты с казной. Я распорядился в счёт погашения твоих долгов отнять у тебя чечуйскую мельницу. Её мы оценили в триста тридцать рублей.

— Пошто так мало? Мельница дороже стоит.

— Постой, не перебивай. Вычти эту сумму из общего твоего долга и увидишь, что за тобой ещё немалый долг останется. Пришлось мне распорядиться потормошить твою охотничью артель и отобрать у ней в казну пушнину — всего два сорока и двадцать восемь соболей.

— Пощади, батюшка воевода. Как мне после этого жить?

— Не знаю, как тебе жить, бедняга. При твоих зело великих долгах казне я вправе забрать у тебя всю деревню Хабаровку вместе с избами, амбарами, пашнями, скотиной.

— Это же разорение! Заставишь меня идти по миру!

Спор Хабарова с воеводой оказался долгим и напряжённым. В конце концов Ерофей Павлович прибег к последней хитрости.

— А зачем тебе пускать Ерофейку по миру? Какой тебе прок от нищего Ерофейки? Давай договоримся полюбовно, чтоб и тебе была выгода и мне.

— Что ты предлагаешь?

— А вот что. Я согласен выплачивать воеводству долги частями. Долги признаю сполна. Ежегодно будешь получать от меня по тысяче пудов хлеба, собранного с моих пашен. Ведь твои казаки нуждаются в прокорме.

Воевода задумался и не сразу ответил.

— Добро. Пусть будет по-твоему, Ерофейка.

— Это ещё не всё, воевода.

— Что ты ещё хочешь от меня?

— Ты беспрепятственно пропускаешь на олёкминские промыслы моих людей и не посягаешь на добытых ими соболей.

— Ишь ты.

— Мы же стараемся для государевой казны.

— Коли для государевой...

Воевода согласился и с этим условием, но выдвинул своё, жёсткое.