Константин Сахаров - Белая Сибирь. Внутренняя война 1918-1920 гг.

Такое впечатление после первой встречи получали даже люди из враждебного ему лагеря, из так называемых демократов, из общественности; понятно, это бывало лишь тогда, когда попадались среди них люди честные.

И еще более крепло и ширилось нелепое крылатое слово: «Семенов сам очень хорош, семеновщина невыносима».

Атамана Семенова не изменила революция; он был и остался русским человеком, преданным без конца Родине и любящим ее всем существом своим. Он был и остался убежденным монархистом, ибо атаман знал, что такое же убеждение, такую же веру исповедуют, в глубине своих душ, массы русского народа; он знал наверное, что вне возвращения на этот исторический путь невозможно ни возрождение России, ни самое существование ее как великой, самостоятельной страны.

По приходе в Забайкалье наши войска были размещены по широким квартирам, 2-й корпус генерала Вержбицкого в Чите и ее окрестностях, 3-й корпус в ближайших деревнях. Начались усиленные занятия, реорганизация, принимались все меры к тому, чтобы добиться возможно большого числа бойцов, поднять боеспособность и через месяц повести наступление, с целью очистить от большевицких банд всю восточную окраину России, от Тихого океана до Байкальского озера.

В то же время намечено было успокоение страны внутри: мерами устроения жизни, путем удовлетворения хотя бы примитивных, повседневных потребностей, так необходимых для рядового обывателя и для массы.

Структура зародыша государственности слагалась так: атаман Семенов, как главнокомандующий и глава правительства, имел несколько помощников – управляющих отделами: внутренних дел, финансов и торговли, путей сообщения и иностранной политики; затем ему же подчинялся командующий Дальневосточной армией генерал-майор Войцеховский. В армию входили три корпуса: 1-й, образованный из забайкальских войск, 2-й и 3-й – из остатков армии покойного адмирала Колчака, вышедших сюда через всю Сибирь.

Генерал Войцеховский был и раньше совершенно неясен в своем политическом мировоззрении. Сам он не подпал под новые революционные влияния, не увлекся ни одним из модных, дешевых течений, не сделался социалистом мартовского призыва, но в то же время Войцеховский считал возможным не только общую деятельность и работу с социалистами, но даже допускал компромиссы с ними; он не мог подняться до сознания: что наши русские социалисты – все люди одного лагеря, что для всех них национальная Россия враждебна и именно она-то, национальная Россия, определяется словами «контрреволюция» и «реакция»; что для борьбы с национальной Россией все социалисты готовы объединиться всегда с большевиками, как и доказало их участие в Сибирской белой эпопее.

Генерал Войцеховский, во время переговоров со станции Зима, готов был признать власть преступного политического центра в Иркутске, и только решительный протест остальных генералов остановил это; он разговаривал и вырабатывал совместно с «общественностью», то есть с эсерами, в Верхнеудинске основания для продолжения борьбы против большевиков. Он был другом чехов и оставался им до конца, находя общий язык и общие чувства.

За такое, более чем лояльное отношение к так называемой демократии и общественности Войцеховский был людьми этого лагеря превозносим; даже в самые подлые периоды, когда эта свора накидывалась на армию, в периоды их успеха и победы над национальной Россией, Войцеховского они не трогали. Вот это обстоятельство, в связи с весьма развитой силой характера, повлияло в значительной степени на дальнейшее. Войцеховский сразу занял по отношению к атаману Семенову позицию осторожного, вечно наблюдающего и готового на разрыв, случайного сотрудника, подчеркивая это и стремясь отмежеваться и отвоевать себе возможно больше самостоятельности.

Так продолжалось все пять месяцев пребывания генерала Войцеховского в Чите на посту командующего армией. К сожалению, это сыграло свою печальную роль, в числе других причин, в ускорении конца забайкальского периода.

Враги русского народа пустили в ход опять-таки тот же прием, который они с большим успехом применяли с самого начала революции. И снова русские попались на крючок, пошли на приманку. Всячески стремились внести раскол в армии. Упорной и подчеркнутой работой укрепляли деление офицеров и солдат на два лагеря: семеновцы и каппелевцы. Первым говорили о нежелании каппелевцев воевать, о нежелании подчиниться атаману Семенову, о том, что каппелевцы ненадежны, что их командование даже собирается арестовать атамана; а армии, сделавшей Ледяной поход через Сибирь, твердили о том, что семеновцы гораздо лучше всем снабжены и обеспечены, что, в то время как они, каппелевцы, шли с боями через Сибирь, семеновцы ничего не делали, и т. д. Зарождалась глухая отчужденность, раздвоенность. Временами, особенно под влиянием алкоголя, вспыхивали ссоры и чуть ли не стычки.

Большой работой офицеров и, главное, личным участием в ней атамана Семенова, который объезжал войска, близко подходил к ним и буквально очаровывал, удалось потушить эту рознь. Но не вполне. И через много, много месяцев она снова проступила наружу, как скрытая, не вполне вылеченная болезнь, и опять стала разъедать там русскую массу и мешать ее усилиям в смертном бою за нашу Родину, за ее жизнь и самостоятельность.

Все это не проходило незамеченным для иностранцев. Одни из них, те самые, которые подготовили и помогли разгрому адмирала Колчака, потирали от удовольствия руки. Другие, наши друзья в тот период, японцы, искренно огорчались.

На потомков самураев произвела глубокое и сильное впечатление наша Гражданская война. Вникая во все ее подробности и в самую сущность, зная хорошо истинное положение вещей, японцы стали пылкими врагами большевиков. Все, начиная от генералов до маленького солдата – «муси-муси», желали искренне нашей полной победы над красным интернационалом. Это доказали они не раз делом, самым явным и страшным доказательством, сражаясь бок о бок с белыми войсками, против коммунистов, и кровь самурая окрашивала не раз белые сибирские снега.

Японское командование жадно, пытливо разглядывало условия нашей русской действительности, стараясь понять настроение масс, офицеров, солдат, стараясь уяснить себе, что такое подразумевается под словами «демократия» и «общественность». Особенно чутко относились они к начавшемуся делению на семеновцев и каппелевцев, искали разрешения новой загадки. Японское командование и офицерство прилагали все усилия, чтобы не дать расколу разгореться, чтобы помочь нам слить армию в один могучий, крепкий организм.

На одном обеде, который давали в честь прибывшего нового начальника военных сообщений, генерала Шибо, начальник 5-й японской дивизии генерал Судзуки произнес красивую речь о рыцарстве, устанавливающейся дружбе двух армий, о будущем долгом общем пути двух народов-соседей; желал скорой победы над большевиками и социалистами, чтобы начать спокойно большую работу по возрождению великой страны. Судзуки закончил свою речь фразой: