Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— После победы под Тавризом двинулись мы в сторону Мианэ, — рассказывал Шергил. — Мианэ это такой небольшой город. Ни мощностью крепостных стен, ни количеством жителей его не сравнить с Тавризом. Мелик и не думал сражаться с грузинами. Подобно тавризцам, он запросил мира и предложил дань. Мы согласились, и мелик явился к нам. Это был красивый и сладкоречивый молодой человек. Он преподнёс нам много золота, драгоценных камней и жемчуга, устроил пир и веселился вместе с нами. Он сидел среди наших военачальников, испуганно заглядывал нам в глаза, будто молил о пощаде. Но я тогда уже заметил, что он исподтишка наблюдает за нами, внимательно рассматривает оружие, во время разговора словно невзначай спрашивает, далеко ли мы собираемся идти дальше, сколько у нас лошадей, сколько за нами следует обоза, на сколько людей он должен заготовить для нас провизию.

Мне не понравились вопросы мелика, и я поделился своими сомнениями с Мхаргрдзели.

— О том, что он выведает, пусть похвалится в Исфахане, — ответил мне Захарий и вдвое преувеличил численность наших войск. Таким образом неосторожный вопрос дорого обошёлся юному мелику. Откуда было достать столько провианта маленькому городу! Но мы удовлетворились тем, что нашлось, и начали готовиться к выступлению. Для защиты города надо было оставить небольшой отряд. Мхаргрдзели начальником над этим отрядом назначил было меня. Я обиделся — что греха таить! Впереди нас. ждали большие битвы и опасный поход. Я увидел бы много нового. Удивительно ли, что моё сердце стремилось за войском. У меня и в мыслях никогда не было не подчиниться во время похода военачальнику или хотя бы высказать недовольство, но в ту минуту, говорили, я изменился в лице. Мхаргрдзели, по-видимому, заметил, что у меня испортилось настроение. На другой день на рассвете он вызвал меня и, улыбаясь, сказал:

— Я вижу, тебе хочется идти с нами вместе, а не оставаться охранять город. В то время, когда другие в жарком бою будут испытывать силу и ловкость своей десницы, такому юноше, как ты, обидно оставаться пастухом тихого городка. Я понимаю это. Но я решил оставить тебя здесь, потому что ты раскусил здешнего мелика. Впереди нас ждут трудные бои. Пожалуй ты прав, грех оставлять без дела испытанного бойца, а потому я изменю своё распоряжение: ты пойдёшь вместе с нами. Охранять город останется твой родич, Георгий — эристав Сванети.

Георгий был моим дядей. Я рос у него в доме. Пожилой эристав устал от продолжительного похода, и остаться охранять город было бы ему только приятно.

— Ты, Шергил, предпочитаешь быть там, а мне лучше здесь. Воина твоих лет привлекают опасности, а в моём возрасте лучше отдых да пиры с меликом. Доброго и победного тебе пути, только береги себя, старайся не попасть в беду, не то всю жизнь буду жалеть, что поменялся с тобой местами, — сказал мне Георгий. Он обнял меня, и мы простились.

Не думал я, что, поменявшись местами с дядей, буду сожалеть я. Кто мог предвидеть, что из жарких боёв я вернусь невредимым, а оставшийся в мирном спокойном городе Георгий погибнет от вражеской руки. Я вскочил на коня и окинул взором город. Лучи восходящего солнца отражались на разноцветных минаретах, и те ослепительно блестели.

Мианэ мне понравился. Такого множества минаретов не было и в больших городах.

— В хорошем городе оставляете меня! — улыбнулся эристав.

— Мир с тобой… Да поможет тебе господь! — крикнул я и, двинув коня, помчался догонять войско.

Мы продолжали наш путь на юг и подошли к городу Занган. Город небольшой, но сражение было великое. Чем глубже заходили мы в Иран, тем труднее давались нам победы. Те сражения, которые мы уже выиграли, были по сравнению с Казвинской и Гурганской битвой детскими играми. Мы зашли в такую даль, где не только не бывало никогда грузинского войска, но и редко ступала нога грузина. Нам самим не верилось, какую мы страну разгромили, сколько взяли больших, неприступных городов. У иранцев войска было много, города были защищены мощными стенами, но ничто не могло воспрепятствовать нашему продвижению вперёд. Крепости падали, султаны и мелики склоняли перед нами головы и не жалели богатств, только бы мы их мирно покинули.

Добычи было много, обоз растягивался, продолжать поход становилось всё труднее, и мы решили его прекратить. С победой двинулись в обратный путь.

Между тем в Мианэ, где остался мой дядя, прошёл слух, что грузинское войско потерпело поражение и мы всё полностью перебиты.

Не имея о нас никаких известий, мианцы легко поверили слухам. Мелик ночью напал на наш охранный отряд и полностью уничтожил его. В этой резне спасся один-единственный грузин. Ему удалось спрятаться, и он видел, как сдирали кожу с пленных, как вешали их на виселицах. Начальника отряда эристава Сванети Георгия повесили на том самом минарете, красотой которого мы наслаждались при прощании. Мелик пировал и веселился, когда гонец сообщил ему о приближении нашего войска. Ни бежать, ни скрыться он уже не мог. Тогда он решил замести следы. Эристава сейчас же сняли с минарета, перебитых воинов похоронили, приготовились к нашей встрече.

Весь город с подарками и подношениями вышел нас встречать. Двуличный мелик приветствовал нас как желанных гостей, поздравил с победным возвращением и пригласил к накрытым столам.

Не увидев никого из наших воинов и почувствовав недоброе, Захарий справился у мелика об оставленном в городе отряде.

— В Тавриз уехали по приглашению тамошних грузин, — ответил мелик.

Мы поверили было ему, как вдруг появился тот единственный грузин, оставшийся в живых.

Взбешённый Мхаргрдзели приказал жестоко покарать виновных. Грузины перебили всех виновных, разрушили город и только тогда уж отправились на родину.

— Так и надо коварным! — с злорадством сказал Цотнэ.

— Так и надо, потому что вероломство не заслуживает никакой жалости. Им-то мы отомстили, но я всю жизнь жалею, почему не я остался начальником отряда. Я подозревал мелика в коварстве и был бы осторожнее моего дяди. Не так просто было бы нас уничтожить. Хотя, наверное, лучше, если бы я там погиб. Тогда я не вернулся бы на родину и не занёс бы сюда этой проклятой болезни.

Во дворце все замечали, что рано повзрослевшего Цотнэ гнетёт какая-то постоянная тоска. Отрок грустил, беспрестанно думал о чём-то и всё время стремился к уединению. От внимательных глаз матери не ускользнуло, что сын печален. Она призвала ровесников Цотнэ— детей, живущих поблизости верных азнауров, поговорила с ними, и те как могли старались развлечь наследника рыбной ловлей, играми в мяч. Но беспокойство о дальнейшей судьбе сына росло, страх Натэлы удваивался.

Однажды, отправившись с ровесниками, Цотнэ вернулся босым и, не ожидая вопросов матери, объяснил: