Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

Где бы они ни отдыхали во время охоты — в недоступных горах или в глухом лесу, всюду их встречал накрытый стол. Танцы и песни услаждали непривычного к изысканным развлечениям монгола. Захмелев, он и сам пытался плясать, топтался, как медведь, и надоедливо вопил одну и ту же непонятную песню.

Он не хотел уезжать из Кахети, наверное, долго бы оставался там, если бы не ильхан, который призвал его на войну.

С болью в сердце он собрался, взяв с собой Эгарслана и кахетинских воинов. В этой войне Бакурцихели показал большое военное искусство, проявил необычайную отвагу и вместе с кахетинскими воинами первый взломал вражескую крепость, ворвался в неё и учинил там страшный разгром.

Хулагу-хан издали наблюдал за штурмом крепости. Напор и бесстрашие кахетинского великана понравились ему. После взятия крепости он справился о Эгарслане. Нойон Бичу похвалил кахетинского эристава, однако в меру. Он знал, что если встретятся за столом Бакурцихели и Хулагу-хан, то потом властитель без него за стол уже не сядет.

— Отважный воин. Не призвать ли его к нам и не наградить ли его? — спросил Хулагу-хан, испытующе поглядывая на нойона.

— Он и вправду достоин награды, властитель. Но ранен и не сможет явиться к нам. Если будет на то ваша воля, я передам ему ваш приказ — это обрадует и поощрит его на большую верность, — кланяясь, сказал Бичу.

Нойон Бичу не посмел бы соврать хану: Эгарслан действительно был легко ранен в колено, эристав лежал в своей палатке, но не так уж плохо ему было, чтоб он не мог явиться к хану. И тяжёлое ранение не остановило бы его, он бы вскочил и не пожалел сил, чтобы сблизиться с ильханом. Посмеялся бы над своим ранением и посмешил бы и властителя, заставил бы забыть заботы, выпил бы сам и напоил бы его…

Как раз этого и не хотел нойон Бичу. Потому он и доложил хану о ранении. Он знал, что Хулагу не будет горевать о болезни грузинского князя и не будет выяснять все обстоятельства.

Бичу не допустил грузинского князя к хану, но зато не отпускал от себя, никуда не уезжал без него, каждую неделю звал в свой шатёр.

Всё, относящееся к управлению Грузией, он согласовал с Эгарсланом, обо всём, что касалось этой страны, советовался с ним, а если требовалось, то с другими князьями расправлялся только с согласия кахетинского князя.

Дело зашло так далеко, что явившихся с жалобой грузинских князей он не принимал, а отсылал их к Бакурцихели:

— Скажите, что мне некогда. Пусть отправляются к кахетинскому эриставу. Как тот решит, так и будет.

Впрочем, дары он оставлял себе, Эгарслану же оставлял только жалобы.

Князья, гордые своим высоким происхождением и богатством, лопались от злобы.

— Свиную вошь сгонишь с ноги, так она на голову заберётся!

Что только не пытались делать Шанше, сын Захария, и Варам Гагели. Даже жаловались Хулагу-хану, но все их жалобы и челобитные попадали к нойону Бичу, а тот слышать не хотел никаких жалоб на Эгарслана. Только что царём не назывался Эгарслан, а страной управлял по-царски.

Высокородные князья постепенно смиряли собственное самолюбие, понемногу склоняли шею и старались свыкнуться с подчинением Эгарслану.

Они бы и свыклись, если бы…

Шанше Мхаргрдзели свалила в постель болезнь. Наследник прославленного военачальника великой Тамар, сам мандатурухуцеси царицы Русудан, последнее время часто болел. Если б его спросили, на что он жалуется, он не смог бы ответить, но всё время чувствовал слабость, постоянно был в плохом настроении, не хотел выходить из дома.

Он лежал лицом к стене и думал. Думать же бывшему визирю скончавшейся царицы и первейшему князю государства было о чём.

Судьба Грузии повернулась вспять. Государство, которое было грозой других и которое только вчера готовилось к освобождению Иерусалима и взятию Багдада, сегодня само было покорено и порабощено. На него было надето монгольское ярмо, крылья, готовящиеся к высокому полёту, были обрезаны.

Сейчас Грузия сама является данницей. В отчизне Шанше утвердились завоеватели, и во владениях самого Мхаргрдзели — Аниси, обосновалась Орда. Пока монголы не укрепились в Грузии, они ещё считались с грузинскими князьями и некоторое время ещё гладили их по головке, но когда грузины отказались от бессмысленного сопротивления и отдали завоевателям все свои замки и крепости, монголы умерили свои милости, ни о чём больше не спрашивали грузинских князей и, окончательно обнаглев, обращались с народом так, как им хотелось. Высокородным грузинским князьям они оставили единственное право командовать своими войсками, но, увы, в составе монгольской армии.

Говорят, сила солому ломит. Высокородные князья свыклись с данничеством и со службой. Они уже не стыдились своей судьбы. Постыдно было только то, что монголы посадили им на шею не более родовитого, чем они, чем Мхаргрдзели и Тмогвели, Сурамели и Цихисджварели, Дадиани и Гагели, не более достойного, чем все они, кахетинского эристава — Эгарслана Бакурцихели. Этот временщик принял от монголов почёт, как должное, непомерно раздулся и обнаглел. Разве что не сидел на троне Багратионов и не тянулся к их венцу, в остальном же мало чем отличался от царя, страной управлял по своему разумению, а тех князей, рядом с которыми и встать не смел бы ещё вчера, сегодня заставлял ждать у своих дверей, а иногда даже не удосуживался выслушать их.

Не вынес самоуправства монгольских нойонов Аваг Мхаргрдзели — двоюродный брат визиря Шанше и отправился в Каракорум. Спокойный от природы, привыкший к привольной жизни, Аваг не предпринял бы столь трудного и опасного путешествия, если бы единственная надежда на восстановление попранных прав не зависела от Каракорума. Оставалось только одно — явиться к великому хану, рассчитывать на его милость.

Отправиться в Каракорум для грузина было всё равно, что отправиться на тот свет.

Вот уже второй год от Авага нет никаких вестей, никто не знает, жив он или мёртв. Сколько раз Шанше в душе осуждал Авага: сидел бы дома и жил как все. Не только же над грузинами господствуют монголы. Цари и князья многих других стран покорены ими, думал про себя Шанше Мхаргрдзели и жалел, что не помешал двоюродному брату отправиться в столь опасный путь. Но это было в прошлом году. Тогда Эгарслан ещё не так возвысился и не так обнаглел. Если бы Аваг увидел Эгарслана окончательно распоясавшимся, то не только в Каракорум, отправился бы и в пекло, только бы не оставаться в Грузии и не терпеть господство Эгарслана.

Уезжая, Аваг обещал уладить дела Шанше и непременно уладит, если только жив. Но вот прошло столько времени, а от него ни слуху, ни духу. Жив ли он — никому неизвестно. Эгарслан неодобрительно отнёсся к путешествию Авага в Каракорум. Поначалу он, наверное, думал, что, кто его знает, может быть, Аваг вернётся, обласканный ханом, а поэтому с Шанше держался осторожно, стараясь не проявлять силы. Но в последнее время, когда надежда на возвращение Авага поколебалась, Эгарслан потянул руку и к его землям, начал командовать и над Шанше Мхаргрдзели. Шанше возмутился, приказов Бакурцихели не выполнял и жаловался нойонам. А когда увидел, что жаловаться бесполезно, заперся в своей вотчине и не переступал её границ. Он не выходил из дому, лежал, повернувшись лицом к стене, предавался тяжким раздумьям и не находил никакого выхода.