Григол Абашидзе - Цотнэ, или падение и возвышение грузин

— Дожить бы до этого дня! Всю Абхазети поставлю на ноги.

— Я всегда надеялся на тебя, знал, что не пожалеешь себя ради единства и свободы Грузии. С вас, с абхазов, во времена царя Леона началось объединение Грузии под венцом Багратионов. Теперь вы должны помочь разгромить и изгнать монголов.

— Я же говорю, князь, что встанем все как один.

— Верю, что так оно и будет, но я надеюсь на тебя и в другом. Ты должен обеспечить помощь джиков.

— Джики подвластны Бату-хану, ты это сам знаешь.

Я не в силах что-нибудь сделать.

— Дадим тамошним правителям золота и наймём у них войско.

— Это невозможно. Без разрешения нойонов Батыя джики не только что на войну, на свадьбу и похороны не смеют собираться.

— Мы думаем вести тайные переговоры и с двором Бату. Говорят, северный улус с завистью смотрит на усиление южной Орды…

— Это так. Но Бату-хан осторожен, и даже Хулагу-хан пока что не осмеливается оспаривать его главенство…

— Всё же надо попытаться. Мы не просим помощи Золотой Орды, но если она одобрительно посмотрит на наше освобождение от господства ильханов, это будет для нас большой помощью.

— Я и то знаю от джикских правителей, что северные улусы поглядывают на Абхазети и на всю Западную Грузию.

— Они и от всей Грузии не отказались бы, но какая нам от этого выгода — вместо одного господина попасть под сапог другого. Из-за нас Бату и Хулагу не поссорятся. Но если наше восстание победит и мы изгоним монголов из Грузии, тогда, может быть, Бату и не захочет снова идти на Грузию.

— Не захочет, если собирается воевать с Хулагу.

— Как раз поэтому мы и хотим завязать тайные переговоры со двором Бату, чтобы иметь надежду если не на помощь нашему восстанию, то хотя бы на одобрение Золотой Орды.

— В таких переговорах необходима крайняя осторожность. Бату подозрителен и коварен. Весьма сомнительно, что он поделится с кем-нибудь своими планами в отношении ильханов.

— Я знаю, князь, что ведение таких переговоров с Бату это игра с огнём, и я не каждому доверил бы эти переговоры. Разве что сам смогу как-нибудь тайно от нойонов поехать в Золотую Орду.

С тех пор, как князья стали навещать Цотнэ, Краваи чувствовала себя неспокойно. Она радостно встречала желанных гостей, угощала их от всего сердца, не обделяла заботой. Но её участие в тайных переговорах, которые вёл Цотнэ со своими почётными гостями, на этом начиналось, на этом же и кончалось.

Глядя на постоянно озабоченного и хмурого мужа, она стала подозревать, что от тайных переговоров западногрузинских вельмож в чём-то зависит судьба и её семьи. Женским чутьём она безошибочно догадывалась, что в ближайшее время назревают какие-то события и что семья правителя Одиши будет втянута в них. Раздумывая обо всём этом, Краваи утратила покой. Цотнэ вёл себя осторожно. Он нарочно шутил, старался выглядеть беззаботным и весёлым.

Эта показная весёлость ещё больше убеждала Краваи в том, что предпринятое её супругом дело имеет серьёзное общегосударственное значение. Беспредельно преданная мужу, она обижалась, что Цотнэ не спешит поделиться с ней тайной, не советуется, как было принято у них, и не просит помощи. Ведь он неоднократно испытывал свою верную супругу, которая умела и сохранить тайну, и подать хороший, разумный совет. Сколько раз Краваи была посредницей между Цотнэ и его врагами и добивалась мира! Сколько раз завоёвывала она сердца противников Цотнэ своей проницательностью, женственностью, добротой, обаянием и безболезненно улаживала трудные дела. А теперь какая-то тяжёлая забота нависла над Цотнэ, и он потерял покой. Днём не справляется с тревогой, а ночи проводит без сна. Теперь он больше всего нуждается в добром советчике, а ведёт себя так, будто нет возле него Краваи и не готова она ради счастья мужа на любую жертву! Внимательная супруга видела и то, что Цотнэ тяготит его собственное молчание. Два или три раза, оставшись наедине с женой, он собирался что-то сказать, даже начинал иносказательный разговор, хотел даже взять с неё клятву сохранить всё в тайне, но потом как будто одумывался и переменял предмет разговора, начинал говорить совсем о другом.

«Видно, он поклялся на иконе не выдавать тайну», — заключила, наконец, Краваи, и её обида на мужа улеглась.

…Армянский купец Мартирос явился к Цотнэ, будто нарочно был вызван.

«Верю, богу угодно направить наше дело по правильному пути, и это он прислал ко мне его, как раз вовремя», — решил правитель Одиши, выходя приветствовать торговца.

— Привет Мартиросу! Сколько времени ты не бывал за Лихским хребтом! Добро пожаловать, Мартирос, добро пожаловать!

— Мой низкий поклон и привет правителю Одиши и визирю грузинского царя!

— Наверное, узнал о моей болезни и хочешь отправить со мной на тот свет письмо к своим должникам.

— Нет, князь, по такому делу я не стал бы беспокоить столь высокопоставленного человека. Просто я веду караван из Тьмутаракани и решил завернуть к вам. При вашем дворе продам часть товаров, да и тебя давно не видел. Решил также кое-что преподнести вам и вашей супруге. Хвала господу, что вижу всех вас во здравии на радость нам и на горе врагам.

— Спасибо, дорогой Мартирос! Теперь мне лучше, кажется, я поправился. Добро пожаловать в дом! — пригласил Цотнэ.

Приказчики Мартироса принесли подарки. Правитель и его супруга поблагодарили торговца и накрыли богатый стол.

— Целый месяц на корабле, на море. Погода испортилась и чуть было рыбам не достались все мои товары и мои старые кости. Едва добрались до Фазиса, но измучились. Без причала никак не могли пристать к берегу. Эх, жаль! Помню, как вы там порт соорудили!

Мартирос коснулся больного места Цотнэ, и он побледнел.

— Тогда и ты был на волосок от смерти?

— Да, так оно было! — махнул рукой Цотнэ.

— Вы, кажется, и сегодня не знаете, чьих рук это злодеяние?

— Старая история, не стоит о ней говорить!

— Как это не стоит, князь! Если бы этого не случилось, Грузия уподобилась бы Венеции. Вы господствовали бы на море, и нам была бы от этого прибыль!

— Не время об этом вспоминать, — горько усмехнулся Цотнэ, поднял чашу, пожелал гостю доброго здоровья и поздравил со счастливым приездом.

— Ты спишь, Краваи? — спросил Цотнэ.

— Нет, господин, когда ты не спишь, и мне не спится!

— Хочу спросить у тебя совета.

— Прикажи, господин! — превратилась в слух Краваи.

— Мне нужны деньги и довольно много. Почему и для чего, об этом не спрашивай. Общее дело, и я поклялся на иконе, что не скажу никому. Ты разумная женщина и не обидишься.

— Как посмею обижаться…

— Бог, как на блюдечке, преподнёс мне этого купца. Он, кажется, не обидит меня отказом, но и на слово не поверит.