Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

– Но ведь планы – одно, а потом все получается другое. Вертись по солнцу, Невельской! Вот что от меня требуют. Я говорил, писал, умолял и еще раз скажу Николаю Николаевичу: пока не поздно, с Камчатки надо все убрать, кроме партизанских отрядов, а занимать Приуссурийский край. Здесь – под прикрытием сопок, мелей, лесов – мы неуловимы.

– Так, значит, Геннадий Иванович, от южных гаваней не собираетесь отказываться? – спросил Бачманов.

– Ни боже мой. Со сплавом прибудут войска для Камчатки и в Николаевск – триста человек. Не спать же им под елками, надо строить новые посты. Ставить маленькие отряды, которые будут в условиях этого края неуловимы. Начальники постов должны искать пути от бухт к рекам. Пароходы пойдут на промер фарватеров лимана.

С военного совета все пошли в кузницу. По морозу доносился веселый перестук молотов, синий дымок метался по ветру из трубы.

– Но если англичане займут Камчатку, а затем совсем отберут ее? – спросил Бачманов.

Невельской остановился и взял Бачманова за пуговицу.

– С Камчаткой они ничего не сделают. В тайге и там будут наши отряды. Временно англичане могут занять порт. Но что же поделаешь? Москву сдавали, когда надо было! Так пусть англичане постоят в ковше и полюбуются на Авачинский вулкан и на тайгу, куда им не сунуться. А мы людей сбережем и приобретем бескровно огромный «край для будущего… Займут Камчатку? За Камчаткой стоит Россия, и чтобы Петропавловск совсем отобрать, надо Россию победить, а это бабушка надвое сказала. Никто еще у нас не отбирал портов, и англичане не знают, куда суются.

Невельской отпустил пуговицу, вздохнул и осмотрелся вокруг, как бы впервые увидев все. Сияло солнце, сверкали снега. Тишина. Далеко за заливом, на Орловом мысу, слышны голоса. Там гиляки с казаком Андрианом Кузнецовым рыбу ловят.

Было уже поздно, когда быстрые шаги послышались по снегу. Кто-то шел к дому.

– Приехал гиляк из Императорской! – доложил Воронин, входя в комнату.

– Капитан, здорово! Я – Еткун! Узнаесь?

– Откуда ты? Здравствуй, брат Еткун.

Гиляк схватил Невельского за ворот и стал целовать.

– Да я ходил на охоту и был в Хади, видал Николая! Худо, ой, худо! Там люди помирают. Ой, как помирают! Он писал тебе писку.

Еткун достал конверт из-за пазухи.

Невельской быстро разорвал конверт и поднес бумагу к свече.

«На вверенном мне посту все благополучно. Здоровых нет, – писал Бошняк. – Цинга свирепствует, пять человек уже умерло. Командир «Иртыша» при смерти. Я ожидал этого, иначе и быть не могло, потому что сюда, где приготовлено все для зимовки на десять человек, вдруг собралось семьдесят пять, и половина из них без ничего… Я, впрочем, удивляюсь, что смертность мала… люди, высаженные в пустыню и принужденные в морозы жить в сырых избах… Я очень сожалею, что Н. В. Буссэ, отправивший без продовольствия «Иртыш» в пустыню, не видит всех последствий своей эгоистической ошибки. Он задался какими-то политическими воззрениями, здесь неуместными и гибельными… Надежды на Бога и на скорую помощь от вас…»

Утром снова собраны были на совет офицеры, когда к дому подкатили нарты.

– Разградский! – воскликнул Невельской.

Данила Григорьевич ехал с устья Хунгари через Николаевский пост. Не снимая дорожной одежды и лишь скинув доху, с шапкой в руках он докладывал:

– Хунгари – прекрасная река; по ней в самом деле путь вверх до хребта. Там перевал и путь по речке почти до Императорской гавани.

Данила Григорьевич нанял на устье гольдов, которые взялись доставить нарты с продовольствием в Императорскую и сейчас, наверное, уже там.

– Что с оленями? – спросил Невельской.

– Нашли на Кизи тунгуса с четырьмя оленями, который согласен идти в Императорскую, но отправить его туда из Мариинского поста нельзя, в горах рыхлый и глубокий снег, и тунгус говорит, что надо ждать марта месяца.

– А где Афоня?

– И он застрял.

Надо было срочно гнать оленей и спасать людей. Кто мог это сделать?

– Придется, Дмитрий Иванович, браться за дело вам, – сказал капитан, обращаясь к Орлову.

«Да, без меня, видно, и так не обойдется дело», – подумал Орлов, отлично представляя, какой крест придется ему нести.

«Иртыш» теперь выбывает из строя, – думал ночью Невельской. – Бошняк если и сможет весной пойти на юг занимать Самаргу, то только на «Николае». В июне я приду к нему на моем «Байкале». Его пришлет Завойко. Когда же явится вражеский флот, юг будет занят. Но если Бошняк заболеет? Кто его заменит? Надо мне самому ехать встречать Муравьева и объяснить все. На юг? Там – ключ ко всему краю!»

В голове теснились планы и долго не давали сна и покоя.

Чуть слышно завыли собаки в соседнем стойбище, что означало приближение рассвета, и Бошняк, словно по сигналу, проснулся и быстро поднялся с постели. Николай Константинович спал, как всегда, крепко. Видел он неприятный сон, опять снился недавно умерший помощник командира «Иртыша» Чудинов…

Бошняк вышел из офицерского домика. Было темно. Над сопками небо еще не побледнело. Далеко в стойбище у орочон собаки выли все громче. Николай Константинович пошел в барак. Там дотлевают головни в чувале. Матросы спят вповалку. Николай Константинович подкинул дров и растолкал Ивана Подобина, своего лучшего и верного помощника, одного из немногих, кто не болел.

– Все благополучно, ваше благородие! – ответил тот, вскакивая и протирая глаза.

Всюду, где бы ни служил Иван Подобин, бывал он на хорошем счету. Но нынче за провинность Невельской убрал его с Петровского поста. Давно уже Подобин не ладил с Мокеем Калашниковым. Тот ревновал его к своей жене Алене.

В июле на побережье появились трое американцев, выброшенных, как потом оказалось, на пустынный берег свирепым шкипером. Сведения об американцах доставили гиляки, ужаснувшиеся их появлению. По прежним временам известно было, что бродяги с судов не брезгуют разбоем. Надо было задержать матросов и доставить на пост.

Невельского в Петровском не было. Воронин, исполнявший обязанности начальника поста, отрядил за американцами Мокея Калашникова, как человека сильного и смелого, и с ним на шлюпке двух казаков и гиляка.

На другой день понадобилось срочно выехать самому Воронину в Николаевский пост. В тот день с промеров лиманского фарватера пришел баркас с матросами, которыми командовал Иван Подобин. Он, как и Калашников, был теперь старшим унтер-офицером. Воронин оставил его начальником поста, а сам уехал.