Николай Задорнов - Война за океан. Том первый

Муравьев долго был в Петербурге, ездил, хлопотал, докладывал. Целыми днями его наемная карета была наготове. Географическое общество и глава его, двоюродный брат Муравьева – Михаил Николаевич, просили у правительства отправить экспедицию по Амуру. Великий князь Константин надеялся, что со временем у России будет на Тихом океане мощный флот, он видел себя его создателем. Для этого надо занять удобную гавань. Муравьев говорил – все готово, войска обучены, суда построены. Уезжая за границу, он представил об этом государю и великим князьям подробные записки.

Кстати подоспел рапорт Невельского, тот исполнил высочайшее повеление и занял Сахалин. И описал это так картинно и ярко, что нельзя не согласиться с занятием Анивы. Доклад через наследника пошел государю. Николай прочитал доклад Невельского с большим удовольствием и написал на нем своей рукой: «Весьма любопытно!»

«Невельской мне помог!» – думал Муравьев.

Государь принял Муравьева и долго говорил с ним.

– Так это все наше? – спросил Николай, показывая на карту побережий Тихого океана.

– Да, это все наше, ваше величество. Но все ожидает росчерка вашего пера.

После того как Муравьев посидел на заседаниях палаты общин и послушал, как там костерят самых высших лиц империи, он осмелел еще больше, но не так, как ораторы в парламенте, он лишь смелей льстил. Он с горячностью изложил царю все свои планы.

Николай велел собрать Амурский комитет и все обсудить.

После заседания комитета царь снова принял Муравьева.

– Ты видишь, теперь ты добился своего! Вот решение комитета, – сказал государь, показывая на лежавший перед ним журнал. – В нем сказано: плыть по Амуру!

Царь строго взглянул на Муравьева своими круглыми голубыми глазами и добавил:

– Плыть! Но чтобы порохом при этом не пахло… Помни, Россия и Китай должны жить в вечном мире!

Перед отъездом из Петербурга Муравьев побывал у всех своих покровителей. Он говорил о том, что надо дать Китаю новое политическое направление, поддержку против англичан и прочих европейцев. И это был бы сильнейший удар по могуществу Англии. Очень нетрудно было парализовать интриги англичан и французов в Китае.

Теперь, по дороге в Кяхту и потом – в станицу Бянкино, что стоит на реке Шилке, в ее верховьях, выше Шилкинского завода, Муравьев с удовольствием вспоминал и свое путешествие по Европе, и как он потом со всей энергией встал на защиту амурского дела в Петербурге.

Теперь есть высочайшее повеление. Вперед! Построено сто барж. Ждет тысяча людей. Готова артиллерия, конница. Все сформировано из сибиряков. А в Иркутске известие о том, что государь разрешил плыть по Амуру, получено было до приезда Муравьева. Слухи распространились. Вся Сибирь пришла в движение. Подъем духа, кажется, не столько вызван войной, сколь движением на Амур.

Когда Муравьев вернулся, его встречали в Иркутске, как царя. Купечество по всей Сибири подносило ему хлеб-соль, читали стихи, устраивали молебны за успех амурского дела.

Сдвиг был явный! Но кто дал толчок всему этому?

Казак Карп Бердышов, огромного роста, седой, с длинным скуластым лицом, высоколобый, голубоглазый, косая сажень в плечах, приехал по делам в Усть-Стрелку. И зашел к приятелю своему кузнецу Маркешке Хабарову. Тот маленького роста, сероглазый, смуглый.

– Ты слыхал, Маркешка, война объявлена.

– С кем?

– С англичанами и французами.

– А турок куда?

– И турка с ними.

– Объявлена, так воюй! А я отставленный. А Забайкалья еще никто не достигал, никакой неприятель.

– Видишь, что теперь затеялось. А у тебя, Маркешка, овчины есть продажные?

Карп – изрядный плотник. Два года работал в Шилкинском заводе на верфи, строил барки. Потом отделывал пароход. Вместе с ним работали пятьдесят человек из соседних деревень. Прежде были все мужиками, но шесть лет как перечислены в казаки. На верфи за работу платили мукой, крупой и деньгами. А в своем хозяйстве от этой работы большой ущерб. Но приходится исполнять казенное дело. Раз казак – терпи.

Карп живет в станице неподалеку от Усть-Стрелки, там дом, семья. А сам он два года на заводе. Весь вечер рассказывал Маркешке, как снаряжается в поход войско, какой флот приготовлен.

– А теперь из плотников составлен хор, будут песни петь губернатору. Он сам воевать поехал. Говорят, на море англичане ходят, с ними надо схватиться, побить ли их, ково ли…

– Что же ты не остался? У тебя голос хороший, – насмешливо спросил Маркешка. – Если хор составляют, губернатор заслушался бы. Знакомый твой, дружок.

– Это правда, голос у меня красивый!

– Че же ты домой поехал?

– Обносился. Да на праздник останешься, еще пропьешь все.

Казаку на этот раз сильней хотелось домой, чем увидеться со старым своим знакомым.

– Обносился! Поедешь воевать, так одежду дадут, в чем помереть. Это дома ободранными ходим. А тамока…

– Я уехал. Думаю, Николай Николаевич суетливый, опять начнет привязываться!

– Че ты мне объясняешь, какой он? Я сам его знаю! – сказал Маркешка.

Карп ночевал у Хабаровых и уехал утром на лодке, забрав выменянные у Маркешки овчины.

Маркешку разбирала досада. Снаряжалась экспедиция. Он первый когда-то бывал на Амуре, и за это его чуть не посадили в тюрьму. «Я – главный амурец, – ворчал он, – остаюсь в стороне. Не у дел! А кто у меня все расспрашивал, прежде чем занять Амур? Сам этот капитан… И Муравьев меня же просил…»

Из Усть-Стрелки многих казаков брали на войну. Сосед и приятель Маркешки, его товарищ по странствиям на Амур Алешка Бердышов, давно уже на Шилкинском заводе. А про него забыли. Ему остается только заниматься хозяйством. Но у Маркешки есть отрада – кузница, где он делает малопульки. Все охотники хвалят его ружья.

У Хабарова на избе дощатая крыша сгнила и обросла зеленым мхом. Она больше похожа на дерн, чем на дерево. Весна на дворе, снег сошел, все пашут и сеют. Отсеялся и Маркешка. Он приехал с пашни, хотел дыры забить на крыше, но она стала трескаться и отваливаться пластами даже под его легкими ногами. Надо браться за крышу как следует, всю ее менять.

От сборов Маркешка отставлен. Но сам-то он знает, что здоров, хотя в прежние годы объявлялся больным. Он это делал только от обиды. Сердце никак не забудет издевок и придирок, которые пришлось снести за то, что ходил на Амур.

«А теперь они ходят и называют, мол, это “открытие”. Делов-то! Какое «открытие», когда вода сама в ту сторону течет. Садись в лодку да плыви. А вот как мы зимой его сквозь прошли? За это объявили, что Маркешка бандит и ходил за границу, таскал контрабанду».

Аргунь прошла, травка подросла. За рекой покосы хорошие. Вся станица ездит после Петрова дня косить. А говорят, по тому случаю, что составляется экспедиция, могут все это запретить. «А нам мало важности, что там Китай. Китайцы сами продают нам покосы за что придется, за железо охотнее всего».