Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

«Но кто мне бросил под ноги этот дурацкий студень? Недаром благородный пан Чешейко искал этого незнакомца! Тут, видать, явный заговор!» — размышлял Роман, пока Крац приказывал своему слуге накрыть на стол.

— Выпьем за нашу вечную дружбу! — Немец был сама учтивость, но что-то по-прежнему настораживало Романа. Может быть, колючий взгляд служки с лисьей мордочкой или рыбьи глазки хозяина?

Роман едва пригубил бокал, внезапно вскочил из-за стола, извинившись, что ему надобно срочно спуститься в свою комнату и возвернуть должок — сорок талеров, которые Крац уплатил за него городской страже. И хотя хозяин уверял его, что деньги ему не к спеху, и служка Краца его чуть ли за руки не держал, Роман вырвался из их дружественных объятий и простучал ботфортами в нижнюю залу.

Однако пана Чешейко здесь уже не было, а больше того злодея со студнем никто не видел.

Роман вернулся в свою комнату и вдруг почувствовал сильный озноб. Его вытошнило такой густой желчью, что Роман сразу уверился — яд.

«Вот отчего такой странный металлический привкус был у вина в бокале?! И потому-то служка Краца держал меня за руки и не хотел пускать, пока я не отопью вино!» — хладнокровно сообразил он. И, отсчитав сорок талеров, приказал своему денщику Ваське немедля отнести деньги наверх.

— Да скажи хозяину, что полковник, мол, крепко занемог!

Васька вернулся через пару минут, выполнив приказ, но в сильном недоумении.

— Чудно, господин полковник!

Роман знал, что денщик отличается редким простодушием и что у него на уме, то и на языке, и потому спросил резко:

— Что «чудно»? Говори сразу!

— А то чудно, что, когда я дверь распахнул, постучать-то забыл, хозяин и его служка вместе сидели за столом, хохотали и распивали вино на равных, словно старые приятели! — признался Васька. — А глаза у хозяина, как глянул на меня, словно у мёртвой рыбы!

Вот оно, глаза как у мёртвой рыбы! Такие глаза он и видел-то только раз в жизни. И Роман, мысленно сорвав с мнимого Генриха его чёрный парик и накладную бородку, прозрел: «Какой это, к чёрту, Крац! Это тот самый толмач, что огрел меня кастетом по затылку в лондонских доках! Как его ещё звали? Штааль? Да-да, господин фон Штааль, так бесследно испарившийся в Лондоне! Так вот откуда тянется ниточка!» Роман приказал денщику немедля скакать за город и привести с собой драгун-конвойцев, а сам зарядил пистолеты, подвинул кресло поближе к дверям и стал ждать, вслушиваясь в разнообразные шорохи и звуки отеля. Звуки были разные, поскольку у постояльцев, как водится, разные привычки. За тонкой стенкой один уже сладко похрапывает, а другой ещё ворочается с боку на бок, в одном номере компания залётных шулеров всё ещё режется в карты, а в другом спит пара почтенных супругов. Но в длинных коридорах больших отелей всегда может потянуть и холодком, а с холодком может явиться или привидение, или убийство. Для Романа же они в ту ночь соединились. Пока он с заряженными пистолетами сидел у незапертой двери и прислушивался к тому, что происходит, в коридоре, в соседнем номере утомлённый венериными ласками беспечный генерал-прокурор погрузился наконец в объятия Морфея. Паненка Анеля глянула на отчеканенное словно на римской медали лицо своего очередного амантёра, убедилась, что он крепко спит, выскользнула из постели, быстренько оделась в туалетной комнате, неслышно проскользнула в прихожую, где похрапывал камердинер Ягужинского, тихонько повернула ключ в дверях, затем захватила ключик с собой и, накинув белый капюшон, привидением стала бесшумно красться к лестнице. Но здесь из соседнего номера высунулась вдруг крепкая мужская рука, и перед привидением очутился усатый драгун.

— Тсс! — Холодное лезвие кинжала приподняло и откинуло белый капюшон. У пани Анели от страха даже голос пропал, и она без слов отдала этому страшному драгуну заветный ключик. Впрочем, русский полковник был учтив, только вот запер её зачем-то в своей спальне. Оказавшись в привычной обстановке, пани Анеля перекрестилась, разделась и залезла теперь уже в постель полковника.

Меж тем не прошло и получаса, как снова зашелестели шаги и мимо двери, за которой притаился Роман, прокрались Край, его слуга и сам пан Хвостатый. Сквозь Приоткрытую щёлку Роман увидел, что в руках у этих господ были шпаги, а на ногах, дабы, идти без стука, одни шерстяные чулки.

— Пся крев! Дверь-то заперта! И куда эта чертовка Анелька девалась? — Хвостатый навалился на дверь в Покои господина генерал-прокурора.

«Шуми, шуми!» — посмеивался Роман.

Но шуметь господа не стали. У Краца были, должно быть, отмычки ко всем дверям. В прихожей камердинер Ягужинского даже очнуться не успел, как его огрел дубинкой Хвостатый. Но тут же сам получил такой удар рукояткой пистоля, что беззвучно свалился на пол под ноги к Роману.

— Спокойно, господа! — Роман навёл пистолеты на Краца и его слугу.

Тусклый свет от оплывшей свечи освещал их побледневшие лица.

— Я мог бы отправить сейчас вас, яко злоумышленников и ночных гостей, на тот свет, господа, но не хочу прерывать сладкий сон моего генерала. Посему заберите это бездыханное тело, господа, и не вздумайте ещё раз встать на нашем пути в Вену! — властно распорядился Роман.

Но шум разбудил-таки генерал-прокурора. Павла Петровича Ягужинского можно было упрекать в чём угодно — в беспечности, легкомыслии, извечной слабости к женскому полу, но в одном его нельзя было заподозрить — в недостатке мужества! Недаром он отличился в штурме многих фортеций и при гангутской баталии. Вот и сейчас он вырос на пороге, укутанный в широкий персидский халат с зажжённой свечой в одной руке и шпагой в другой.

— В чём дело, господа, и кто вы такие? — Павел Петрович недоумённо взирал на странных гостей, которые за ноги и за голову поднимали с пола всё ещё не очухавшегося Хвостатого.

И здесь Роман исполнил своё давнее желание — шагнул вперёд и сорвал у мнимого Краца чёрный парик и накладную бородку. Потом оборотился к Ягужинскому и вытолкнул немца в освещённый свечой круг:

— Позвольте вам представить, господин генерал-прокурор, — мой лондонский знакомец господин фон Штааль!

Но Ягужинский смотрел не на немца, а на его слугу. От неожиданности он даже попятился и воскликнул в изумлении:

— Позвольте, но ведь это Джефрис, полковник! Британский резидент в Санкт-Петербурге, сэр Джефрис!

— Он самый! — сердито буркнул англичанин.

— И что вы здесь делаете? Хотя... — взгляд генерала упал на распростёртые на полу тела Хвостатого и своего камердинера, — не надо быть прокурором, чтобы догадаться, что вы здесь делаете!

— Я, я пришёл за моей женщиной, генерал! — вступился меж тем мнимый Крац. — Ведь это я познакомил вас с пани Анелей!