Станислав Десятсков - Когда уходит земной полубог

— Ступай, ступай! — напутствовал его Пётр. — Мне тут с господами министрами о государственных делах переговорить надобно, а ты поди подумай о своём!

И эти слова царя сразу отдалили Александра Даниловича от других вельмож, которые отшатнулись от него, словно от зачумлённого. По образовавшемуся меж ними коридору Меншиков ступал как-то странно, вышел из дворца на полусогнутых.

А к царю один за другим стали подходить с докладами президенты коллегий, сиречь министры. И о том, что времена ныне переменились, лучше всего говорил порядок докладов. Первыми подошли не военные, а министры статские.

Сначала отдал Петру бумаги на подпись президент Камер-коллегии князь Дмитрий Михайлович Голицын, ведавший всеми финансами империи. За ним шёл друг Голицына, бывший посол в Голландии и в Англии, а ныне президент Юстиц-коллегии граф Андрей Артамонович Матвеев. Потом следовали доклады Мануфактур- и Берг-коллегий, за ними отчёт давала Коммерц-коллегия, и только в конце Пётр заслушал доклад нового президента Военной коллегии князя Аникиты Ивановича Репнина. Такая очерёдность лучше всего говорила о перемене обстоятельств в положении Российской империи. Ведь осень 1724 года была второй мирной осенью для России после длившейся двадцать один год Великой Северной войны и состоявшегося сразу за ней Каспийского похода Петра I. «И что нам за царя-воина дал Господь! — громко роптали во всех городах и весях, когда Пётр затеял тот Каспийский поход. — Не успела одна война победно закончиться, как он уже на новую собрался!»

Но, к счастью для россиян, новый военный поход закончился быстро: до Персии Пётр I не дошёл, а взяв Дербент, скоро возвернулся в Москву. Впрочем, во время триумфального вступления царя в Первопрестольную на красном чепраке арабского аргамака возлежали ключи от оного Дербента, а город сей, как ведомо было многим, сам по себе был ключом ко всему Кавказу и Азии, и война там продолжалась без Петра. Генерал Матюшкин по царскому указу занял Баку, а лихой полковник Шипов вошёл и в саму Персию, где взял столицу провинции Гилянь — город Решт. Но та война была уже малая, удалённая, и её как бы и не было, поскольку союзный персидский шах сам отдавал города и провинции под царскую высокую руку, дабы их не заняли турки. Но и с турками Петру I удалось в 1724 году заключить соглашение, война с ними была отодвинута, хотя на Украине и стояло шестидесятитысячное русское войско под командой лучшего петровского генерала князя Михайлы Голицына. В Стамбуле ведали о том войске и от войны с Россией на юге воздерживались.

На севере же произошла полная перемена отношений со Швецией, которая не только подписала в 1721 году славный для России Ништадтский мир, но в 1724 году даже вступила в союз с новоявленным российским императором. Словом, впервые за многие годы Россия отдыхала от беспрерывных войн и походов. Никакие внешние неприятели не грозили ей боле, и Пётр мог на покое заняться внутренними делами, которые прежде решались наспех, второпях, на скаку, потому как всё время поджимала война и приходилось сообразовывать с ней свои планы и действия.

Но оказалось, что решать дела внутренние ещё труднее, чем внешние: столько накопилось разных законов и указов за век нынешний, да и за век прошлый, за все годы, прошедшие после «Уложения» батюшки Алексея Михайловича, что временами Петру казалось — через сию толщу ему никогда не продраться.

А ведь пора было подумать и о своём, личном. Последние годы его всё чаще одолевали болезни: особливо почечная скорбутка, от которой он лечился ещё на водах в Карлсбаде и Пирмонте. Вот и ныне ночью всю поясницу тянуло.

Он глянул на стоявший в золотом уборе Летний сад и порешил вдруг: «Сегодня же по ясной погоде отправлюсь на Олонецкие минеральные воды, они, чаю, помогут. Да и на Олонецкие заводы загляну». Карельские лечебные воды были его новиной, и Пётр ими гордился яко первооткрыватель и горячо рекомендовал всем близким. «Но Катеньке осенняя дорога, почитай, невмоготу, придётся одному собираться? Да по дороге надобно работы на Ладожском канале обозреть — пишут, что там людишки мрут яко мухи! А для того дела лучше взять с собой Сашку Румянцева, он только что на Украине все дела с гетманским правлением отменно управил! И ныне дежурным генерал-адъютантом у дверей маячит». Пётр отпустил министров, а Румянцеву приказал остаться:

— Вот что, друг любезный, собирайся в путь-дорогу, сегодня же едем на Олонецкие воды. Да по пути на труды на Ладоге воззрим. Отправимся водою. Распорядись!

Румянцев всё понял с полуслова, выскочил за дверь. Этим и нравился Петру: был скор, решителен и вершил чудеса — статус Венеры из самого Рима достал, след беглого царевича открыл! Пётр своего бывшего расторопного денщика час от часу боле ценил и недавно произвёл в генерал-адъютанты.

— И куда сей оглашённый поспешает, даже меня едва дверью не пришиб! — В столовую вплыла матушка-государыня.

Пётр глянул на неё с удовольствием: Екатерина и в сорок лет хороша — чернобровая, румяная, звон колышет грудью. Подошла, ласково чмокнула его в лысеющее темя.

— Еду, Катя, надобно работы на канале осмотреть, да и на заводах Олонецких побывать.

— Всё-то ты в спешке! А вот доктор Блюментрост не велит. У тебя всего две недели как приступ был! Чаю, не забыл, как кричал?! — сердито спросила Екатерина.

— Помню, помню! — буркнул Пётр. И как не помнить, когда не только почки схватило, но и вышла задержка мочи.

Однако затем глянул на жёнку с хитрецой, яко больной на сиделку, и сказал уже весело:

— Да я ведь, Катюша, не токмо по делам поспешаю. Прежде чем на заводы отправиться, я на воды минеральные загляну, подлечу скорбутку-то!

— А кто же за тебя в Петербурге-то править будет, коль Меншиков в опале? — по-государственному озаботилась Екатерина.

Пётр на то нежданное рвение в государственных делах рассмеялся, а потом ответил уже серьёзно:

— А вот ты и правь! Ведь ты ныне императрица!

Это напоминание о пышной майской коронации в Москве всегда умиляло Екатерину; но сегодня она решила не отступать от мужа, пока весел и отходчив, и снова напомнила о женихе-герцоге, ждущем его царского слова.

— Быть по сему! — ответил наконец Пётр.

Он тоже понимал, что тянуть боле с заждавшимся женихом нельзя. Хотя, ежели подождать, где-нибудь в Гишпании для Аннушки и королевская корона найдётся. Но Гишпания далеко, а герцог здесь, в Петербурге.

— Быть по сему! — сказал твёрдо. — Вернусь с Олонца — устроим помолвку Аннушки с герцогом.

Екатерина не удержалась, звонко чмокнула его в губы. За этот открытый и весёлый нрав, а не токмо за пышные бока, пожалуй, и любил он Катю Василевскую.

«Ишь как командует, собирает хозяина в дорогу!» — не без умиления подумал Пётр. За последние годы он стал наблюдать в себе стариковскую черту — нет-нет да и умилялся от всякого пустяка. Ране за ним такое не водилось!