Иван Жигалов - Командарм Дыбенко [Повести]

Суд ожидался в июле. Ровно год следственные органы безрезультатно добирались до главных виновников. Арестованные держались стойко, никого не выдавали.

Подпольная работа не прекращалась ни на один день. Перед началом суда в трюмах, кочегарке, в недосягаемых для шпиков закутках огромного линкора моряки обдумывали, как помочь товарищам. Совещался с друзьями и Павел Дыбенко. Разные выносились предложения, большинство настаивало — в день открытия суда поднять восстание, арестовать офицеров, захватить корабль. «Ну а дальше что? — говорил Дыбенко. — Если другие корабли не поддержат, все кончится провалом. Надо действовать сообща, всем флотом».

Условились: в очередное увольнение, кому удастся сойти на берег, разыскать знакомых подпольщиков, посоветоваться с ними. Так и решили.

Попал в увольнение и Дыбенко. С радостью узнал, что крейсер «Богатырь» стоит в Главной базе. «Повидать бы Свистулева!» Справедливо говорят: на ловца и зверь бежит. На каменной стенке стоял Свистулев, окруженный матросами.

Свистулев сообщил, что подпольщики «Богатыря» готовятся в день начала суда поднять восстание, что их обещают поддержать рижские портовики, рабочие некоторых заводов.

Подготовленными к восстанию оказались «Андрей Первозванный», «Россия», «Громовой», «Богатырь», «Рюрик», «Паллада», «Адмирал Макаров», учебный минный отряд, некоторые миноносцы.

«Каждый из этих кораблей имел в своих недрах активные ячейки, — вспоминает Дыбенко, — и нам казалось, что в момент восстания все команды кораблей будут с нами. Б этом мы не сомневались».

Большую надежду подпольщики возлагали на Петербург, Кронштадт, Ригу; там с каждым днем нарастало возмущение готовящейся расправой над балтийскими моряками.

Однако не дремали правительство и командование флота. Ночью 15 июля организаторы восстания узнали о приказе Эссена — на рассвете «Императору Павлу I» выйти в море.

Сигнал тревоги всех разогнал по боевым местам.

Корабли вышли из Гельсингфорсской гавани, их рассредоточили по просторам Балтийского моря, загнали в шхеры.

На корабле было неспокойно. Дыбенко нутром чувствовал — тревожно и на других кораблях. Мучило неведение. «Суд уже идет, а мы ждем…» Через девять дней узнали: «бунтари» осуждены на сроки от 4 до 16 лет и лишь незначительное количество оправдано. И когда, казалось, у нижних чинов терпение иссякло, вот-вот на флоте разразится гроза, взовьются красные флаги, разнеслась весть: царь издал манифест о помиловании осужденных. Произошло это ровно через час после вынесения приговора. Оперативность невиданная… «Что это? Неужели царь подобрел? — размышлял Дыбенко. — Ведь еще незадолго до суда все газеты предвещали: морякам-мятежникам каторга обеспечена. Об этом говорили офицеры линкора, особенно Небольсин. Не иначе перепугалось, струсило правительство!»

Горнист заиграл «большой сбор». «Сейчас о царском манифесте расскажут». Так и есть. Но где же командир? Старший офицер Гертнер, захлебываясь, восхвалял божьего помазанника, говорил о его доброте, безграничной любви к простым людям, призывал матросов ревностной службой оправдать высокую милость императора.

«Сам, благородие, молись. Нет, не из любви к матросам издал манифест о помиловании тиран Романов, — думалось Дыбенко. — Народного гнева испугался. Вот и подбросил подачку бурлящему Петербургу, Кронштадту и Балтфлоту. Боится самодержец зловещей тени 1905 года. Только страх перед новой революционной бурей заставил царя освободить моряков. Значит, силен народ, сильны и мы, матросы, боится нас царское правительство!» Дыбенко вместе со всеми крикнул «ура», а про себя: «Ура освобожденным товарищам!..»

Манифест царя не понравился офицерам. «Дай матросам палец, они руку отхватят», — рассуждали многие. Адмирал Эссен в узком кругу будто посетовал: «Император поощрил бунтарей, а нас поставил в трудное положение, теперь нижние чипы совсем выйдут из повиновения». Небольсин заперся в салоне, притворился больным и — небывалый случай! — не вышел по большому сбору.

Дыбенко долго находился под впечатлением одержанной победы. «Будем действовать организованно, сплоченно, тогда не страшны нам эссены и небольсины», — говорил он товарищам…

Жизнь на Балтике входила в обычное русло. Корабли стали готовиться к большому заграничному походу.

Царское правительство придавало важное значение предстоящим визитам кораблей в Англию, Францию, Норвегию, Германию. Не шутка! Перед всем миром продемонстрировать морскую мощь великой России!..

И матросам хотелось посмотреть «заграничную жизнь», вовсю старались. А было работы много: красили, драили, кое-что заменяли новым, что-то чинили. «Все должно сверкать», — говорил боцманмат Павлов.

Наступил день 21 августа 1913 года. Погода тихая, ярко светит солнце…

Балтийский флот в море — зрелище незабываемое.

Эссен держал свой флаг на «Рюрике», на флагмане находился и контр-адмирал Максимов — командир бригады крейсеров.

Из воспоминаний Дыбенко:

«На шестой день плавания солнце озарило тихие воды океана, переливавшегося зелеными и темно-синими тонами. Равномерно покачиваясь, идут корабли. Растет и быстро приближается английский берег, покрытый бархатной зеленью. На горизонте показался портовый город Портсмут…

На пристани с каждой минутой возрастала толпа любопытных. Матросы очередных номеров нервничали, суетились в ожидании команды: „Приготовиться на берег“.

В 11 часов с флагманского судна передали: „Команду пустить на берег“.

На сей раз нет придирок за перешитое обмундирование. Катера и баркас у трапов. Команда быстро, с сияющими лицами, спешит на катера, на берег. Спешат в заграничный город. На берегу шумная толпа приветствует русских моряков…

Берег обсажен ивами, купающими свои плакучие ветви в водах залива. Это центр. А вот и окраина, где живут портовые рабочие. Здесь нет благоухающей зелени и плакучих ив; здесь нет суровых, но по-своему роскошных домов и магазинов с богатыми витринами, роскошных кафе, ресторанов. Это узенькие улицы с убогими одноэтажными домишками. Здесь вы не увидите быстро мчащихся роскошных экипажей, автомобилей. Здесь снуют черные тени грузчиков-угольщиков. Невольно сверлит мысль: видно, живется хорошо рабочему только в сказочном мире да „за границей“, которую нам не удастся увидеть. А здесь — здесь царит власть капитала, власть имущих. Невелика разница между конституционной Англией и монархической Россией: и там и здесь в рабочих кварталах царят голод, нищета…»

Не понравилась Павлу и Франция, а точнее, французский портовый город Брест, куда из Англии прибыли русские военные корабли.

«…Какая разница между английским Портсмутом и французским Брестом?.. И там и здесь вы увидите счастливых богатых, для которых действительно существует свобода, и тут же, на окраинах, в рабочих кварталах, вереницы голодных, полураздетых ребятишек, выпрашивающих: „Русь, папиросы! Русь, деньги“. Разве для всех одинаково и здесь светит солнце? Разве здесь мать и дочь не торгуют своим телом за франк и рюмку коньяку? Разве в стране, где нет нищеты и голода, могли бы молодые девушки-француженки, стоящие за прилавком магазина, предлагать себя для потехи полупьяным русским, японским и тем же английским морякам? Нет! Видно, и в „свободной“ Франции закон все тот же: защищать купцов, банкиров, фабрикантов. Для рабочего один удел: жестокая борьба против насилия и рабства, против беспощадной эксплуатации труда…