Иван Жигалов - Командарм Дыбенко [Повести]

— Именно «ну и ну»! — Дыбенко махнул рукой. — Пойдем, Сергей Дмитриевич, готовить матросов.

В тот же день, 1 марта, Дыбенко встретился с командиром ревельской группы моряков и солдат II. М. Булкиным, матросом с крейсера «Россия», которому были подчинены отступающие из района Ревеля армейские части старой армии. Павел хорошо знал Булкина: в марте 1917 года он вместе с эстонскими большевиками Яаном Анвельтом, Виктором Кингисеппом вошел в созданный Ревельский комитет РСДРП(б).

— Как дела? — спросил Дыбенко.

— Нечем хвалиться. Только что послал донесение в Морскую коллегию. Осталась копия. Возьми.

«Все армейские части, — читал Дыбенко, — разлагаются, мы почти остаемся одни, готовые стоять до конца и защищать Советскую Республику. Просим дополнительно пятьсот или сколько имеется у вас моряков…»

— Немцы все время подтягивают свежие силы, — говорил Булкин. — Рвутся вперед. Только мы, моряки, их и сдерживаем. Но нас мало!

— Вместе будем воевать…

Первый бой Северного летучего отряда (в него вошел отряд Булкина) произошел в районе маленькой станции Иевве. Упорная схватка продолжалась весь день и ночь 2 марта. Сюда противник двинул свежие войска. Навстречу им выступил эшелон с матросами и двумя броневиками, погруженными на платформы. Артиллерийским огнем враги вывели из строя паровоз, разбитые броневики свалились под откос. Погиб машинист, его помощник, десять бойцов тяжело ранены… Моряки заняли оборону. Трудно им было без артиллерии.

Дыбенко телеграфировал в Комитет революционной обороны Петрограда, обращался к Парскому, просил прислать подкрепление, а главное, легкую артиллерию. Ему даже не ответили.

Ранним утром 3 марта противник начал наступать двумя колоннами вдоль железной дороги и севернее ее по Ревельскому шоссе. Ожесточенные бои шли близ Вайвара и станции Корф (Эстония). Отряд матросов и красногвардейцев-путиловцев повели Дыбенко, Павлов и Булкин. Шли по глубокому снегу, несколько раз бросались в атаку. На правом фланге приморского участка недалеко от Нарвы продвинулись вперед на несколько километров, но, не получив подкрепления и поддержки артиллерии, потеряв около 250 человек убитыми и ранеными, Северный летучий отряд отступил.

Парский не помог балтийским морякам. Он готовил свой план боевых действий. 3 марта генерал вызвал Дыбенко на совещание в Ямбург и объявил командирам об общем наступлении в районе Нарвы. Дыбенко, сославшись на большие потери в своих отрядах, отказался участвовать в наступлении, упрекнув генерала в том, что он преднамеренно оставил балтийцев в трудных условиях — не прикрыл фланги, не обеспечил артиллерией. Парский аж побледнел от негодования.

— Это возмутительно! — воскликнул он.

Дыбенко понимал: приказ не подлежит обсуждению. Погорячился.

Довольно скоро из Петрограда пришла телеграмма. Прочитав ее, Павел сказал своему начальнику штаба:

— Не получился из меня полководец, Сергей Дмитриевич. Не получился… Меня отзывают…

— Быстро генерал доложил в Петроград, — сказал Павлов.

«Встревоженный сообщением Парского, — вспоминает М. Д. Бонч-Бруевич, — я подробно доложил о нем Ленину. По невозмутимому лицу Владимира Ильича трудно было понять, как он относится к этой безобразной истории. Не знал я и того, какая телеграмма была послана им Дыбенко. Но на следующий день утром, всего через сутки после получения телеграфного донесения Парского, Дыбенко прислал мне со станции Ямбург немало позабавившую меня телеграмму.

„Сдал командование его превосходительству генералу Парскому“, — телеграфировал он, хотя отмененное титулование это было применено явно в издевку».

…Мирный договор с Германией был подписан 3 марта. В этот день советские части оставили Нарву. Закрепиться на правом берегу Нарвы не удалось. Отступавшие войска стягивались в районе Ямбурга, а отряд матросов самовольно отправился в Гатчину. Штаб Парского утром 5 марта оставил Ямбург и прибыл в Волосово.

…Уже в Петрограде Дыбенко внимательно и не один раз перечитал выступление В. И. Ленина на Седьмом съезде партии. Особенно врезались в память слова Владимира Ильича, охарактеризовавшего положение на фронте в те тяжелые дни. «Мы предполагали, что Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов от него, а лучшие матросы и путиловцы (Разрядка автора. — И. Ж .), при всем своем великом энтузиазме, оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины…» «Это и нас имел в виду Ленин», — сделал вывод Дыбенко. Не предполагал он, что его предадут суду Революционного трибунала. А когда узнал, решил в суд не являться.

Дыбенко понимал, что теперь его отстранят от должности народного комиссара флота. Он тяжело переживал случившееся. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким и расстроенным. В бушлате и бескозырке вышагивал по огромному кабинету туда-обратно, туда-обратно. Все думал. «Посоветуюсь с Владимиром Ильичем, — внезапно осенила мысль. — Как скажет, так и поступлю». И все же он медлил, не решался пойти к Ленину.

Минуло несколько дней. Заходил мичман Павлов, они долго разговаривали, анализировали случившееся. Павлов рекомендовал Дыбенко пойти в суд.

— В чем виноваты — признайтесь, ложное решительно отвергайте, — говорил. — Матросов в обиду не давайте, они воевали геройски, если бы нас поддержала артиллерия, наметившийся успех можно было развить.

Навестил Павла Мальков. Он тоже утверждал, что Дыбенко следует пойти в суд…

Пришла и Коллонтай. Она поздоровалась, сняла меховую шапочку, положила на диван, расстегнула шубку. «Холодно в номере», — бросил Дыбенко. Взял с окна чайник и скоро вернулся с кипятком. Наполнил алюминиевые кружки, достал из шкафа галеты, две воблы.

— Согревайся, — сухо сказал, сам к столу не садился, все вышагивал по комнате.

Коллонтай рекомендовала Павлу явиться в суд.

— Уверена, Владимир Ильич тоже посоветовал бы так поступить, — сказала она.

Дыбенко пошел в суд, рассказал все, как было, и сразу почувствовал облегчение. Пока шло следствие, он работал как и прежде: руководил заседаниями морской коллегии; выезжал в Кронштадт, чтобы лично проверить готовность крепости к приему гельсингфорсских кораблей…

Как-то зашел Вася Марусев. Стряслась с ним беда, парализовало его: левая рука не действовала и ногу еле волочил. Инвалид в 28 лет. Не прошло бесследно пребывание в штрафных батальонах… Марусев уезжал на Урал. Собирался поправиться и вернуться, чтобы помочь добивать врагов и строить новую жизнь.

Друзья проводили Марусева на вокзал. Пришел прощаться со своим комиссаром и адмирал Максимов. («Очень легко работалось с Василием Макаровичем», — говорил Андрей Семенович о Марусеве.) Сколько раз вместе выезжали они на Свирь, на строительство гидроэлектростанции.