Бернард Корнуэлл - Азенкур

– Бей! – взревел Эвелголд, и лучники подхватили клич.

Серый воздух вдруг словно наполнился боевым азартом, внезапной жаждой истребить людей, обещавших отрубить лучникам пальцы. И англичане с валлийцами, чья сила закалялась долгими годами стрельбы из лука, двинулись убивать французских дворян.

Не отвлекаясь на раненого француза, Хук бросился на здоровяка в ярко-красном налатнике, замахнувшись мечом так, что сэр Джон при виде этого не преминул бы презрительно поморщиться. Здоровяк уклонился от удара и ринулся на Хука с копьем наперевес, но Хука инерцией пронесло мимо. Здоровяк обернулся вслед, Уилл из Дейла сзади оглушил его ударом молота по шлему, и француз свалился в грязь. Джефри Хоррокс, склонившись над здоровяком, поднял его забрало и ударил в глаз длинным тонким ножом. Хук рубанул алебардой латника в черно-белой накидке, тот свалился на спину, и Хук двинул обухом по руке, держащей меч, тут же кто-то из стрелков огрел латника по шлему свинцовым боевым молотом. Французы, увязая в раскисшей земле, не могли толком уходить из-под ударов, зато лучники, подвижные и легкие, без труда увертывались от французских мечей и копий, бивших в пустой воздух. Стрелы на врагов уже не сыпались, и французы подняли забрала. Хук быстро выяснил, что наконечником алебарды легко попасть в глаза и отбросить врага в сторону, под молот кого-нибудь из стрелков. В руках лучников утяжеленные свинцом алебарды, булавы и молоты имели силу поистине убойную и с легкостью сминали шлемы и крушили кости под латами. Стрелки, кому не досталось молотов, хватали вражеские алебарды и булавы и уже понимали, что дело пойдет легко. Другие лучники, подтягиваясь от дальних рядов кольев, присоединялись к драке.

Это была драка. Трактирная потасовка, рождественская футбольная игра, куда две деревни сходятся оттаскать, вздуть и отдубасить друг друга, только на этот раз игру вели свинцом, железом и сталью. Два-три лучника наваливались на латника, сбивали с ног или оглушали молотом, кто-то один наклонялся докончить дело и всаживал нож врагу в лицо. Быстрее всего получалось убить ударом в глаз, и французы, увидев занесенный клинок, молили о пощаде, но острие ножа, на миг упруго запнувшись у глазного яблока, пронзало глазницу, и вопль жертвы постепенно стихал – клинок входил в мозг, выплескивая лишь толику крови. Не переставая звенели английские трубы. В центре строя, где бились латники, сталь грохотала о сталь, с флангов доносились крики лучников, добивающих врага.

Месть свершилась. У Хука не выходил из головы Суассон, и он знал, что оба святых его не оставляют: нынче их праздник и они отплатят Франции за резню, учиненную в их городе. Хук бил наконечником алебарды в лица французам, и если враг уклонялся – Хук лезвием цеплял врага за плечо и тянул на себя, пока француз, увязший ногами в грязи, не падал вперед. Тогда молот на обухе алебарды опускался на шлем; одним французом становилось меньше. Сотни лучников сейчас занимались тем же, и распаханное поле между лесами превращалось в сплошное месиво тел, засеянные пшеницей борозды напитывались кровью.

Убитых и раненых французов набралось так много, что Хуку, чтобы добраться до врага, приходилось карабкаться по трупам. Том Скарлет, крепыш Уилл Склейт, Уилл из Дейла и остальные лучники шли за ним, воя, как стая демонов. В Хука ткнули мечом, но кольчуга погасила удар, и огромный злобный Склейт пристукнул напавшего обухом топора. Еще одного ударом алебарды уложил Хук, Уилл из Дейла тут же топором рассек врагу латный набедренник; из разрубленной ноги хлынула кровь. Кто-то из лучников гвоздил шлемы булавой, одним ударом сокрушая сталь вместе с черепом. Какой-то француз, которому раздробили молотом ногу, стоял на коленях, вопя, что сдается и предлагает выкуп. Но его никто не слушал, и ближайший лучник прикончил его ударом ножа в глаз. Хук кричал, не замечая собственного крика, страх в нем сменился яростью, как и у остальных: заляпанные грязью и кровью босые стрелки с ревом наступали на врагов.

Французский рыцарь в богатом парчовом налатнике отбил удар Тома Скарлета и отвел назад булаву, чтобы раскроить череп дерзкому лучнику, однако топор Хука вонзился ему в затылок, прорубив стальной нашейник. Стоило лишь Хуку высвободить топор – и рыцарь свалился на землю, а Хук уже всаживал копейное жало в бок следующему латнику, которому деревенский крепыш Склейт тут же всадил молот между ног, и вопль француза разнесся над всем кровавым полем Азенкура.

Латник в заляпанной грязью кольчуге и с голубой лентой вокруг шеи упал на колено, сорвал с правой руки латную перчатку и протянул ее Хуку. До латника оставалось четыре или пять шагов, и Хук уже примерялся поудобнее раздробить его шлем с сияющим серебряным львом, как вдруг до него дошло желание латника.

– Пленники! – крикнул Хук. – Пленники!

Он вырвал перчатку из руки француза и велел ему снять шлем. Приказа брать пленных никто не давал, а сэр Джон перед битвой настойчиво предупредил всех, что захватывать пленников можно лишь после того, как король объявит о победе, но Хука это не заботило. Враг сдавался.

Все больше и больше французов вздымали над головой латные перчатки, сбрасывали в грязь шлемы и позволяли увести себя прочь с поля.

– Что с ними делать-то? – спросил Уилл из Дейла.

– Связывать руки, – велел Хук. – Тетивой!

Первый полк французов теперь отступал. Слишком многие погибли, а у живых не оставалось сил для сражения, так обильно окропившего кровью распаханное поле. Хук, опершись на алебарду, следил глазами за лучником в потемневшем от крови синем налатнике. Подобрав где-то чекан с острием в виде соколиного клюва, он добивал теперь раненых французов, прорубая шлемы изогнутым шипом на длинном древке: конец клюва легко прошивал сталь и вонзался в череп.

– Все равно что скорлупу разбивать! – крикнул он, ни к кому не обращаясь. – Выродки! Выродки!

Он убивал всех французов подряд, не переставая вскрикивать. Раненые молили о пощаде, но изогнутый клюв не знал покоя. Хук не находил в себе сил вмешаться. Лучник, казалось, забыл обо всем, кроме необходимости убивать, и гвоздил врагов ударами, даже когда жертва уже не дышала. Над кем-то из французских латников застыл мастиф, лающий на стрелка, однако тот прикончил и пса, и хозяина.

– Пальцы мне отрубать? – завизжал он, обращаясь к жертве и занося чекан над уже прорубленным шлемом. – А может, тебе член отрубить?

Он вдруг выставил два пальца, которыми натягивал тетиву, и, обращаясь к трупам, дернул рукой снизу вверх.

– Вот это отрубить? Выродки!

– Боже милостивый, – выдохнул Том Скарлет, босой, в коротких штанах и кольчуге, с ног до головы измазанный кровью и грязью. – Боже милостивый…