Евгений Единак - Реквием

Сразу же после войны, избранный народом председателем колхоза «Большевик», все хозяйство села превратил в огромную народную стройку. Животноводческая ферма, конюшня, складские помещения колхоза, кузница, столярный цех, гаражи и электростанция. Вначале рисовал всё на бумаге. Утверждение проектов осуществлялось техником-строителем в районной МТС. Такое было время.

Проект елизаветовской школы начал с рисунка в тетради в клеточку химическим карандашом. Постепенно рисунки с проектом множились и в итоге все страницы двухкопеечной тетради были заняты монументальным торжественным крыльцом, просторным вестибюлем, классными комнатами и светлыми коридорами, окна которых старался привязать к южному направлению. В цокольном помещении разместил школьные мастерские. Учительская, библиотека, пионерская комната, спортзал. Даже место для барельефа с глобусом, книгой и пионерским горном на фронтоне предусмотрел беспокойный председатель.

Внушительные печки в моей школе, рассчитанные на обогрев классных комнат и коридоров. Я помню эти печки. Большие, высокие, отставленные от стенки, они обогревали наши классы, позволяя зимой сидеть на уроках в школьной форме. Конструкция печек предусматривала почти полное охлаждение дыма до выхода на чердак. Всё тепло доставалось детям. Мы принимали эти печки и тепло в наших классах, как само собой разумеющееся, не придавая значения.

Я не помню, чтобы у кого-либо из нас возникла мысль о том, что кто-то предусматривал всё это до деталей. Все мелочи, от топки с поддувалом, расположения дымовых каналов (юхт) и перегородок до чердачного лежака и дымохода, планировал председатель, строитель, печник, созидатель. Назар Семёнович уже несколько лет не работал в нашем селе, а печки, нарисованные им химическим карандашом на бумаге, вырванной из тетрадей в клеточку, построенные уже другими, обогревали им же задуманный сельский храм науки.

Не задумываясь о труде, вложенном в продуманную конструкцию печи, мы, уловив момент, когда учитель шагал по коридору на урок, бездумно швыряли в печку патроны и захлопывали чугунные дверца. Учитель, помнивший выстрелы со времени совсем недавней войны, при звуке взорвавшегося патрона или закупоренной бутылки, на четверть заполненной керосином, тщательно взболтанным с водой, вздрагивал. А нам было всего лишь весело и интересно. Мы, не знавшие выстрелов, несущих с собою обрыв человеческой жизни, жестоко потешались, глядя на побледневшего Андрея Васильевича Ботнаря, нашего классного руководителя, много лет ежедневно месившего клейкую грязь с Плоп до Елизаветовки и обратно.

Если строительство хозяйственных помещений колхоза утверждал техник-строитель в МТС, то проект школы должен был быть одобрен и утверждён специальными проектными инстанциями в столице. С ученической тетрадкой, в которой были любовно вычерчены все подробности будущей школы собрался председатель в Кишинёв. Вместе Назаром Семёновичем в столицу поехал и первый секретарь райкома Владимир Фёдорович Берекет, знавший, как рассказывал мой отец, по имени и в лицо всех колхозных звеньевых Тырновского района.

Тогда десятилетних проволочек со строительными проектами не было. Оставив тетрадь, вернулись домой. А через два месяца председатель привез в правление рулон чертежей. Единственный вопрос касался толщины стен.

— Уж больно солидно, — сказал седой архитектор перед тем, как поставить подпись под проектом, — такой фундамент и толщина стен позволяет возвести ещё два-три этажа. Это лишние расходы материалов, стоимость строительства в целом.

Председатель настоял на своём. Единственным изменением стали антисейсмические швы с двойными стенами, которые несли в себе и функцию звукоизоляции между спортзалом и классными комнатами. Назар Семенович спорить не стал. Проект утвердили.

И вот не стало моей школы, первый камень которой был заложен при нас, первоклассниках. Играя в придуманные нами игры, мы, копируя Тарзана, карабкались в тот день по горам камня вокруг будущей стройки. Мы не отдавали себе отчёта в значимости происходящего. Всё произошло обыденно, без помпы, без митинга и торжественного туша. Краеугольный камень нашего храма науки был уложен в чамур (раствор) первым в моей жизни директором школы Цукерманом Иосифом Леоновичем. Капитаном-артиллеристом, так и не позволившим себе через десятилетие после войны сменить китель с орденскими планками и нашивками за несколько тяжёлых ранений на цивильный костюм.

Не стало моей школы, в которой впервые во времена далёкого уже моего детства был внедрён продленный день и горячие обеды для, не сильно тогда сытой, сельской детворы.

Моей школы, в которой меня научили думать. В которой я получил знания, которые пронёс через всю мою жизнь. Сознательно копируя моего деда Михася, задаю вопросы приходящим на приём и профилактические контрольные осмотры, подросткам и юношам. Написать «недорослям», просто не поднимается моя рука. Дети изначально не виноваты. Виноваты циничные взрослые в своих необузданных амбициях и притязаниях.

Подавляющее большинство девятиклассников не знает, как вычислить площадь треугольника, квадрат суммы двух чисел, не знают температуры таяния льда и кипения воды. Своё незнание точных дисциплин оправдывают знанием истории и языка. Но ответить, каковы синонимы слова площадь в молдавском языке не могут. Как и не знают, кто родился раньше: Штефан чел Маре или Александру чел Бун. И ничего не меняется в тусклых глазах детей, когда сообщаешь им, что Александру чел Бун и Ион Друцэ — наши недалекие земляки.

Уничтожена моя школа, которую до последнего угла мы осваивали по мере её строительства. В которой мы играли. В которой я полез в узкую глубокую, предусмотренную изменённым архитектурным проектом, нишу между спортзалом и классом, за так дорогим мне фонариком. Полез в одиночку, переполненный детскими иллюзиями полагаться на свои силы, в сумерках. Полез совершенно бездумно, рискуя жизнью. Мог сорваться, разбиться, околеть до утра от переохлаждения. Но это понимаешь только теперь. А тогда… Хороший фонарик был редким предметом роскоши и зависти.

А теперь… Через ткань джинсовых брюк из кармана подростка выпирает шикарный смартфон, который я, вкалывая всю жизнь, не могу позволить себе купить. Да и не вижу необходимости. Довольствуюсь кнопочным. Но восемнадцать из двадцати опрошенных детей не знают, сколько стоит смартфон. Зато знают родители, моющие унитазы по всему миру.

Да и лица, простите, у многих, кому мы должны вручить судьбу этой земли, как выразился классик, остаются чистыми, совершенно не тронутыми интеллектом, не «испорченными» цивилизацией. При смартфонах, айфонах и ноутбуках.