Евгений Единак - Реквием

Прибежав на став, выломал из длинного орешникового побега удилище, привязал к нему нитку. Достав из спичечного коробка припасенного червяка, одел его на свой крючок. Червяк налезать на крючок не желал, извивался, конец крючка в нескольких местах проткнул червя насквозь. Измучив в конец червя, поплевал на него, как это всегда делал Мирча Научак, и забросил удочку.

Крючок, не нагруженный грузилом, погружался медленно. Часть нитки возле поплавка еще была на поверхности, как внезапно ушла под воду, потянув за собой поплавок. От неожиданности я резко дернул удочку. Выдернутый из воды карась перелетел через меня и шлепнулся в траву в двух метрах за моей спиной. Я бросился к, впервые пойманной в моей жизни, рыбе. В полете она успела освободиться от крючка. Сантиметров десять длиной, карасик бился в траве, ударами хвоста подбрасывая и переворачивая свое серебристое тело. Взяв в обе ладони упругую и скользкую рыбу, я первым делом почему-то понюхал ее.

Накрутив нитку на удилище, я пристроил удочку внутрь куста между двумя прошлогодними побегами бузины. Положив карася в очередную за это лето фуражку, я побежал домой. Мне хотелось кричать всем встречным, что я поймал рыбу. Но что-то останавливало меня. У каждого колодца я останавливался и обливал мою рыбу водой. Так, в мокрой фуражке я и принес ее домой.

Пустив рыбу в ведро с водой, приготовленной для коровы, я почти рысью натаскал полное корыто воды. Пустив в корыто карася, я понюхал мои руки. Почти судорожно, прерывисто я вдохнул аромат озерной воды, густо замешанный на запахе рыбы. Насмотревшись на карася, вольготно плавающего в корыте, я пошел в дальний конец сада, где на границе с огородом отец в прошлом году складывал навоз для удобрения огорода.

В жирной, унавоженной земле я накопал столько червей, что хватило бы для прокорма нескольких десятков рыб. Собрав червей в консервную банку, я вернулся к корыту и не поверил своим глазам. Карася в корыте не было.

— Неужели выпрыгнул? — подумал я и обошел корыто. Карася не было. Ничего не понимая, я поплелся к крыльцу. Сел, обхватив руками голову. Мое внимание привлекли куры, собравшиеся вокруг кота Мурика, что-то жующего у забора. Меня насторожил подозрительныйый хруст. Подойдя, я увидел, что Мурик успел уполовинить моего карася. У меня не хватило духу наказать Мурика. Увидев плавающего карася, он, скорее всего, подхватил его когтями. Мурик считал свою добычу вполне законной, так как при приближении петуха он начинал урчать с каким-то диким подвывом.

Следующая рыбалка едва не закончилась скандалом. В тот день, как назло, не клевало. Я безуспешно менял червей на крючке и место ужения. Ничего не помогало. В расстройстве от неудачи, я потерял бдительность. За запрещенным на третьем ставу занятием меня застал очередной бригадир огородной бригады.

На этот раз им был уже немолодой Иван Адамчук, точь в точь похожий на портрет Ворошилова, висящий в коридоре школы. Даже седые усики были такие же. Он прервал мою рыбалку. Удочку забрал с собой. Уходя, он пригрозил, что если я буду ловить рыбу в большом ставу, то в правлении оштрафуют моего отца так, что он целый месяц будет работать в колхозе бесплатно. Этого было достаточно.

Зато я пристрастился к ловле раков. Водились они во множестве в норах между корнями ив. Лежа в воде у берега так, что была видна только, прижатая ухом к берегу, голова, я ощупывал подмытый обрыв берега. Найдя нору, я погружал в нее пальцы, а то и кисть, если нора была большая.

Нащупав рака, я уже не упускал его. Если не удавалось схватить его пальцами за грудку, то, захватив пальцами усы поближе к голове, я не спеша вытягивал его из норы. Спешка могла привести к обрыву усов и рак мог остаться в своей крепости. Часто натыкался на клешни.

Когда рак захватывал мой палец, я научился не отдергивать руку. Я захватывал клешню между указательным и большим пальцем и также, не спеша, вываживал рака, чтобы не оторвать его конечность. Указательные и большие пальцы моих рук были исчерчены продольными царапинами от клешневых коготков. Царапины были черными от въевшегося в кожу ила.

Гораздо более неприятными были ощущения в случае, если рак, находившийся в норе, при дотрагивании моей руки, начинал защищаться. Он бил хвостом назад, резко выбрасывая тело вперед, навстречу опасности. Видимо так защищают раки свои жилища от захватчиков, претендующих на облюбованную чужую нору. При резком толчке рак больно колол мои пальцы.

Особенно болезненным было попадание шипов, венчающих голову рака, под ноготь. Но и эта защитная мера не могла остановить моей охотничьей агрессии. Выдавив несколько капель крови, красным облачком, расходящейся в зеленоватой воде, я снова погружал пальцы в заветную нору. Бывало, что после двух-трех часов охоты, при выдавливании кровь, не сворачивающаяся в воде, выделялась сразу из нескольких проколов.

Если берег под корнями был подмыт глубже и руки не доставали до стенки, приходилось, набрав воздуха подныривать. За один нырок чаще всего удавалось вытащить рака. Особенно крупные раки водились в глубокой водной пещере, вымытой под корнями огромной ивы, растущей наклонно поблизости от места нашего постоянного купания. Ныряние затягивалось, часто не хватало воздуха и мы вынуждены были выныривать, чтобы отдышаться и затем снова отправляться в темный подводный мир за добычей.

Однажды, нырнув в самую отдаленную часть подводной пещеры, и ощупывая норы, я ощутил, что моя рука плещет по поверхности воды. Вынырнув, я отдышался и, набрав полную грудь воздуха, снова погрузился для исследования пещеры. Высунув в темноте голову из воды, я почувствовал что мой нос и рот находятся в воздухе. Я открыл глаза. Вокруг была абсолютная темень.

Я рискнул. Выпустив немного воздуха, я осторожно вдохнул. Воздух был неожиданно свежим и прохладным, слегка пахнущим только что собранными грибами. Дышалось легко. Вытянув руки, я нащупал и вытащил одного за другим двух огромных раков, с которыми, набрав полные легкие воздуха, нырнул и вынырнул уже в двух метрах от берега. Вынырнув, я держал по раку в каждой руке.

На берегу уже стали беспокоиться моей, необычно длительной задержкой дыхания. Вышвырнув раков на берег, я нырнул снова. Схватив одного крупного рака, я не стал искать второго. Я почувствовал, что мне начинает не хватать воздуха, как это бывало дома зимними вечерами, когда плотно укрываешься толстым одеялом на овечьей шерсти. Выйдя из воды, я не рассказал никому, оставив собственным этот весьма важный, по моему убеждению, секрет.

Через пару дней я, не выдержав, поделился секретом с троюродным братом Васей Единаком, старшим братом Броника, моего одноклассника, неоднократно докладывавшего моим родителям о моих злоключениях. С Васей у меня почему-то сложились довольно доверительные отношения, несмотря на то, что он был старше меня на целых четыре года.