Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Как много его поклонников в тот день переписывало их для себя! Слово «грудь» было подчеркнуто красной жирной чертой, напоминая людям, что «отвратительный облик» вовсе не безответственная болтовня. Я тоже переписал. И тоже подчеркнул слово «грудь». В течение многих дней после этого иероглифы, обозначающие «грудь», часто вставали в моем воображении, трансформируясь из иероглифов в определенную форму. Когда я встречался с женщинами мой взгляд невольно пробегал по их груди.

С тех пор я перестал поклоняться этому поэту, однако частенько читал те стихи, переписанные с дацзыбао. Культ исчез, а психологически я не почувствовал ни малейшей потери. Наоборот, на душе стало как-то легко.

Позже, переходя улицу, я однажды встретил его. Он уже совсем поблек, лишился манер, присущих поэтам, упал духом. Когда он проходил мимо меня, я громко назвал его имя. Он остановился, повернулся, в замешательстве посмотрел на меня. Я презрительно тоже посмотрел на него. Как будто я известный поэт, а он учащийся средней школы, мечтающий стать поэтом.

Он на миг растерялся, потом понял, что это злая выходка, рассчитанная на то, чтобы унизить его, и пошел дальше А я еще несколько раз выкрикнул его имя. Он ускорил шаг, потом даже побежал. Видя быстро удаляющуюся спину, я улыбался. Если бы в то время передо мной было зеркало, и я увидел бы в нем себя, я обязательно испугался бы своей леденящей ухмылки. Возможно, в ней была еще и безжалостность.

Человечество имеет две распространенных психологии — созданную им самим психологию идолопоклонства и психологию истребления первой. Не важно как поклоняться — до предела низко или чуть-чуть. Первая олицетворяет собой относительно всеобщее духовное раболепие. Вторая воплощает в себе относительно всеобщее сознательное раболепие.

— Срезай ей волосы! Срезай волосы! — кричала женщина в толпе перед желтой многоэтажкой. Ее голос, похожий на хрипы собаки, которой веревкой передавили горло, — привлек меня к этой толпе.

Здесь избивали женщину. На ней не было еще ярлыка, пока не надели колпак, и я не смог узнать ее имя. Если судить по ее изящной фигуре, то ей никак нельзя было дать и тридцати лет. Ее избивали не хунвэйбины, не цзаофани из среды работников культуры, а домохозяйки из желтой многоэтажки. Женщины в возрасте от 30 до 60 лет — матери, бабушки. В боевых кличах их ободряли и поддерживали школьники средних и младших классов — сыновья, дочери, внуки и внучки. Это была стихийная, никем не организованная и никем не возглавляемая большая критика, явление, какие я наблюдал тогда сплошь и рядом.

Две юные девушки завернули руки избиваемой за спину, а женщина-мать среднего возраста одной рукой ухватилась за красивые, цвета вороньего крыла, длинные волосы истязаемой, а в другой держала большущие ножницы и с клацанием срезала ей волосы.

Одна женщина с огромным животом, по меньшей мере на шестом или седьмом месяце беременности, от смеха обеими руками схватилась за живот и с интересом наблюдала за происходящим. Старушке в зеленой кепочке военного образца она сказала:

— Вышла замуж, а завивку не сделала, ей захотелось подольше сохранить такие длинные волосы, иногда заплетает длинную косу. Удивительно, не собирается ли она, маскируясь под девушку, совращать молодых парней! Посмотри, будет ли она после этого рисоваться! Тогда та старушка повернулась к женщине, обрезавшей волосы, и крикнула:

— Обрезай еще короче! Обрезай еще короче! Распутница! Дура вонючая!

Клац! Клац! Клац!

Прядь за прядью черные волосы падали на землю.

Некоторые малыши стали собирать их. Взяв в руки, совали в ноздри пучки волос, изображая из себя стариков с усами, напуская на себя солидный вид и вызывая взрывы смеха у женщин.

Прекрасные волосы той женщины в мгновение ока стали короче, чем при стрижке под ежика. Только неровные.

— Снова отрастет, еще раз пострижем! С этого дня будем стричь тебя ежедневно! Ежемесячно! Ежегодно! — внушала ей женщина, которая обрезала волосы, с силой надавливая ей пальцем на лоб.

Две девушки, завернувшие ей руки за спину и державшие во время стрижки, наконец-то, отпустили их.

Она медленно-медленно поднимала голову, над которой, дав себе волю, достаточно поиздевались, не глядя никому в глаза, лишь той старушке в военной кепи. Смотрела, сжав губы, не говоря ни слова, а в глазах мало-помалу накапливались и текли слезы, и только нескоро она сказала всего одну фразу:

— Ма, я же все-таки жена вашего сына! Та тут же ответила:

— Я прикажу своему сыну завтра же развестись с тобой. Я не признаю тебя женой моего сына! Распутница! Разве не из-за того, что мой сын связан с вашей семьей, имеющей зарубежные связи, он не может вступить в партию?! А сегодня еще может подвергнуться критике?!

Старушка в новейшем военном кепи цвета зеленой травы, прижавшем к затылку прядь волос, выглядела очень комичной и смешной. Однако окружавшие ее люди, кажется, ничего не замечали. В каждом слове, сказанном невестке, вырывалась наружу ее внутренняя злобная ненависть. Как и сейчас, я тогда не мог понять, как она могла дойти до такой ненависти к жене сына только из-за того, что ее сын не вступит в партию и подвергнется критике

— Тьфу! Да у вас же в доме еще два аквариума с золотыми рыбками! — подошла к истязаемой беременная женщина, поддерживая руками свой живот, и плюнула ей в лицо липкий комок слюны.

Ее рука потянулась, чтобы вытереть слюну, да остановилась.

Слюна медленно сползала вниз по ее лицу.

— Принеси и выбрось их! — снова вскинулась та женщина, которая только что стригла ей волосы.

— Я схожу, кто пойдет вместе со мной?

— Я пойду!

И два малыша, опередив всех, а за ними еще 5–6 мальчишек бросились бегом в дом.

— Нет! Нет! — встревожилась старушка в военном кепи, а беременной женщине сказала:

— Как бы ее не били, все сойдет, а вот ломать вещи в моей квартире я не разрешу!...

Беременная женщина, окинув ее взглядом, высказала свое удивление:

— Эй, вы слышали? Она только что говорила, что не признает ее женой сына называла распутницей и вонючей дурой, а сейчас она уже заодно с невесткой! Ты знаешь, сколько мужчин она одурачила за спиной твоего сына?

— Избитая женщина еще раз, глядя на старуху, скорбно спросила:

— Ма, ты им веришь?

— Распутница! Я хочу верить и верю!

— Ты не веришь даже тому, что говорит твой сын?

— Мой сын... — и в этот момент старушка увидела, как из ее дома дети вынесли два аквариума с золотыми рыбками. Она торопливо бросилась вперед, — детки, не бросайте, ни в коем случае не бросайте! Каждый аквариум стоит больше восьми юаней! Да и за каждую рыбку отдали большие деньги!

Беременная женщина громко крикнула:

— Бросайте! Эта старуха не знает, что говорит!