Василий Цветков - Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Но, несмотря на выражение «персональной преемственности», обоснование правомочности белой власти оставалось неустойчивым. «Цепь власти», переброшенная от актов февраля 1917 г. – через Учредительное Собрание, региональные правительства, Временное Всероссийское правительство – до Российского правительства 1919 г., нуждалась в постоянном укреплении не только своего легального статуса, но и легитимного «общественного признания». Позднее, летом – осенью 1919 г., для этого предполагалось использовать представительные структуры. Следующим актом новой власти провозглашалось: «Ввиду тяжкого положения Государства и необходимости сосредоточить всю полноту Верховной Власти в одних руках, Совет министров постановил: передать временно осуществление Государственной Власти адмиралу Александру Васильевичу Колчаку, присвоив ему наименование Верховного Правителя».

Завершающими актами «переворота» стали приказ Верховного Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России № 1/40 от 18 ноября 1918 г., обращение Верховного правителя к населению России и т. н. «Конституция 18 ноября» (Положение о временном устройстве государственной власти в России). В соответствии с предоставленной ему «полнотой власти» Колчак принял на себя «Верховное командование всеми сухопутными и морскими силами России» (хотя, согласно статье 19 «Положения о полевом управлении войск», мог назначить на должность Главковерха и другого военачальника). В данном случае уместна ссылка на правовой прецедент, когда государь император Николай II, будучи и главой государства, и державным вождем Российской армии и флота (согласно ст. 14 Свода основных законов), возложил на себя в 1915 г. обязанности Верховного Главнокомандующего. Таким образом, в одном лице произошло совмещение высшей государственной, высшей военной и высшей оперативно-распорядительной власти на фронте [35]. Целесообразность диктатуры определялась так: «Сосредоточение власти, отвечающее общественным настроениям, остановит, наконец, непрекращающиеся покушения справа и слева на не окрепший еще государственный строй России – покушения, глубоко потрясающие государство в его внутреннем и внешнем положении и подвергающие опасности политическую свободу и основные начала демократического строя. Сосредоточение власти необходимо как для деятельной борьбы против разрушительной работы противогосударственных партий, так и для прекращения самоуправных действий отдельных воинских отрядов, вносящих дезорганизацию в хозяйственную жизнь страны и в общественный порядок и спокойствие».

В отношении уфимских и екатеринбургских «учредиловцев» были приняты жесткие меры. Опираясь на уже принятое Директорией решение о роспуске региональных правительств (Грамоты от 4 и 6 ноября), Колчак издал распоряжение (30 ноября) о ликвидации «попыток поднять восстание против Государственной власти». «Бывшие члены Самарского Комитета членов Учредительного Собрания, уполномоченные ведомств бывшего Самарского Правительства, не сложившие своих полномочий до сего времени, несмотря на указ об этом бывшего Всероссийского Правительства, и примкнувшие к ним некоторые антигосударственные элементы в Уфимском районе» объявлялись «вне закона». Всем воинским начальникам предписывалось «решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц, не стесняясь применением оружия», а также «арестовывать таких лиц для предания их военно-полевому суду». Но еще до издания приказа Верховного правителя, 19 ноября, офицерами 25-го Екатеринбургского полка горных стрелков были арестованы члены Съезда и «семерка» Комитета во главе с Черновым (после этих арестов офицеры-стрелки, как и казачьи офицеры в Омске, написали заявления с требованием о привлечении их к суду). Оппозиционные Колчаку структуры фактически распались [36].

Немаловажную роль в омских «событиях» сыграл и психологический фактор – предрасположенность к диктатуре со стороны большинства политических участников Белого движения (для военных принцип единоначалия сам по себе неоспорим). По словам Гутмана (Гана), «остановившись на идее необходимости диктаторской власти, никто из инициаторов предстоящего акта не отдавал себе отчета, какова должна быть в жизни эта власть и какими качествами должен обладать ее носитель. Горькие опыты коллективной власти – коалиционной и чисто социалистической, приведшей к возвышению ряда поразительно похожих друг на друга, безвольных и ничтожных людей в качестве правителей, и доведшей государство до полной катастрофы – были всем памятны. Все поэтому мечтали видеть во главе новой государственности человека типа Наполеона, или уж по крайней мере Джорджа Вашингтона. Это должен был быть прежде всего человек непреклонной воли, который быстрыми мероприятиями смог бы подчинить народ своим разумным велениям и повести его за собой. Русское мыслящее общество приветствовало бы и подчинилось бы всякому, кто бы сумел в этот тяжкий час истории высоко поднять затоптанное в грязи национальное знамя. Но мало было одной воли для создания нового государства на пепелище страшного разрушения. Диктатор должен был обладать и государственной мудростью, и дипломатическими способностями. Наконец, для выполнения грандиозного дела нужны были хорошие, столь же энергичные, как и самоотверженные исполнители. Диктатором мог быть только военный генерал, ибо первой задачей новой власти была организация сильной и боеспособной армии. Однако для всех этих рассуждений тогда не было спокойствия и времени. Атмосфера была накалена до крайности, и люди действовали, не рассуждая. Не впадая в ошибку, можно сказать: выбор пал на адмирала Колчака случайно. Он мог пасть и на другого видного генерала, если бы таковой попал в омскую обстановку (не случайно в Совете министров баллотировались трое наиболее известных и высокопоставленных военных Востока России (Хорват, Болдырев и Колчак. – В.Ц .)». Согласно листу закрытой баллотировки, лишь один голос получил генерал Болдырев, а голоса остальных 13 членов Совета министров были отданы Колчаку.

Профессор Академии Генштаба генерал-майор М. А. Иностранцев вспоминал: «Меня как историка по специальности несколько смущали следующие обстоятельства. Во-первых, я знал, что процесс провозглашения диктатуры, как учит история, бывает несколько иной, чем тот, который имел место в данном случае. Как известно, ни один диктатор никогда не был избран и никто ему власть не вручал, а обыкновенно он брал ее сам, а затем заставлял себя избирать. Во-вторых, на роль диктатора, как показывает опять-таки история, почти всегда попадал популярный вождь войск, боготворимый массами, черпавший свое обаяние из ореола побед, одержанных этими массами именно под его начальством (почему он и бывал, с одной стороны, неуязвим для всех, кому был неугоден, а с другой – полновластен). Между тем, допуская даже, что Колчак был весьма популярен во флоте, хотя больших, импонирующих его авторитету побед за ним и не было, но, во всяком случае, в условиях сибирской, а затем и всероссийской обстановки роль флота представлялась ничтожной, если не нулевой, а для сухопутных войск, т. е. тех, которым предстояло делать главное дело, имя адмирала Колчака говорило очень мало, а авторитета знаний и таланта в области ведения военных действий на суше не было, да и быть не могло. Таким образом, главная надежда на успех диктатуры и твердость ее могла покоиться лишь на силе характера и энергии для восстановления на новых началах разрушенного государственного порядка и на способности держать сильную власть». Характерную историческую параллель отмечал и генерал Филатьев: «Дата 18 ноября явилась счастливым историческим совпадением: 18-го же ноября 1799 года, по революционному календарю 18 брюмера, Наполеон сверг Совет пятисот и с этого дня начал править Францией единолично».