Василий Цветков - Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Казалось, ничто не предвещало рокового конца и все кончится для них благополучно. Но в создавшихся на тот момент в Омске условиях можно было ожидать всяких эксцессов. Правительство адмирала Колчака пришло к власти всего месяц тому назад. Оно еще не успело закрепиться. В его распоряжении не было надежных военных сил. Омский гарнизон состоял преимущественно из казаков и добровольческих частей, сформированных казачьими офицерами. Так называемая атамановщина играла тогда доминирующую роль.

Самоопределившиеся военные единицы всегда представляют опасность для нормального государственного порядка, особенно когда им самим приходится его поддерживать. Но в данном случае приходилось начать строить государственность, опираясь именно на эти самоопределившиеся отряды. Если отрешиться от всякой предвзятости, то нужно признать, что новая власть, воцарившаяся в Омске 18 ноября, была главным образом, обязана своим успехом этим казачьим офицерам, легко сбросившим членов «Директории» и расчистившим путь для адмирала. Вполне понятно, что новое правительство, не обретшее еще ни внутренней, ни внешней силы, находилось как бы в плену у казачьих атаманов и было вынуждено с ними считаться, особенно когда дело шло о защите безопасности правительственной резиденции. Выше я упомянул, что казачьим частям, так называемым отрядам особого назначения, приходилось все время на своих плечах выносить тяжесть борьбы с внутренним врагом. Вполне естественно была повышенная нервность их начальников и введенных в бой казачьих масс, которые действительно проявили необычайную жестокость при подавлении мятежа.

Атмосфера в Омске накалялась. В военных кругах росла ненависть к социалистам-революционерам, объединившимся с большевиками в борьбе с правительством. Черновская грамота (декларация-обращение В. М. Чернова с призывами сопротивляться Колчаку, упразднившему Уфимскую Директорию. – Прим. В.Ц.) и беспримерная подпольная агитация эсеров безусловно содействовали мятежу 22 декабря, хотя эсеры сами открыто не выступили, предоставив совершить кровавое дело несчастной распропагандированной кучке солдат и рабочих; этой массе и пришлось жестоко расплатиться. Естественно и понятно было доведенное до высших градусов чувство возмущения эсеровскими лидерами у казачьих атаманов, как и вообще у военных. И если от армейских офицеров, под влиянием воспитанной в себе дисциплины и достаточной культурности можно было ожидать подчинения своих личных чувств требованиям закона, то атаманы этим требованиям удовлетворяли в значительно меньшей степени. Казачьи атаманы представляли собой готовых на личное самопожертвование, но, к сожалению, людей больше волевых импульсов, чем разума, культурности и дисциплины. К тому же они были проникнуты безудержной жаждой мести по отношению к коммунистам и социалистам вообще. Они считали необходимым уничтожить «головку» как большевизма, так и эсеровщины, не соображаясь ни с какими указаниями государственной мудрости и политической тактики. Они рассуждали примитивно, по-военному: социалисты в подполье опаснее крупных воинских частей, открыто вступавших с ними в бой, и поэтому мы стремимся их уничтожить. Можно сколько угодно осуждать этих людей за такую примитивность образа мыслей и кровожадность. Но это был факт. Если удалось избегнуть кровавых эксцессов в ночь ноябрьского переворота, прошедшего в мирной обстановке, то теперь, когда страсти разгорелись, когда запахло кровью и порохом, предотвратить эксцессы было уже не в человеческой власти: тем более что в дни подавления мятежа правительство бездействовало и власть принадлежала военачальникам.

По всем данным, идея расстрела наиболее одиозных учредиловцев и социалистов, содержавшихся в тюрьме, принадлежала атаманам Красильникову, Катанаеву и др. Красильников руководил всеми операциями против мятежников и состоял комендантом города. Высшее военное начальство – командующий Степным корпусом генерал Матковский и начальник гарнизона генерал Бржозовский – никакого участия в этом убийстве не принимали, ибо, во‑первых, это были достаточно ответственные люди, чтобы не оценить всего вреда, наносимого той расправой правительству, и, во‑вторых, они знали, как это будет видно из нижеследующих фактов, что подобные расправы вызовут возмущение Верховного Правителя и Совмина. Но казачьи атаманы ни с чем этим не считались. Они, наоборот, обвиняли адмирала в потворствовании демократии и в его нежелании идти по сомнительному пути кровавой мести, они видели его заигрывание с социалистами.

Хотя документально установить это и не удалось, но из совокупности всех данных, сопровождавших акт убийства, не оставалось сомнения, что неофициальный приказ офицерам Рубцову, Барташевскому и др. забрать всю группу учредиловцев как наиболее опасных большевиков из тюрьмы и доставить их в полевой суд, функционировавший в гарнизонном собрании, отдал Красильников, который не мог действовать без ведома и участия других казачьих атаманов. Они рассчитывали, что полевой суд приговорит к расстрелу приведенных арестантов, не разобравшись в их вине, без какого-нибудь уличающего материала.

В ночь на 23 декабря, около 12 часов, в омскую областную тюрьму явился воинский отряд под командой капитана Рубцова и Барташевского, которые предъявили начальнику тюрьмы требование выдать им группы арестованных по представленному списку для конвоирования их в военно-полевой суд. Ордера председателя суда о приводе командиры отряда не представили. Так как накануне тюрьма была разгромлена и находилась под ведением недостаточно опытного военного караула, то дежурный караульный офицер не стал возражать против требования отряда и выдал Рубцову и Барташевскому требуемых лиц, ограничившись их приемной распиской. В список входили некоторые большевистские комиссары, в том числе интернационалист Н. А. Попов, активный деятель большевистских организаций, подлежавший военно-полевому суду. Однако Попов лежал в тифозном отделении тюремной больницы, куда офицеры не решались войти (присяжный поверенный Н. А. Попов, опаснейший большевистский деятель, через некоторое время был освобожден из тюрьмы по распоряжению омских судебных властей и взялся вновь за свое дело подготовки свержения власти. В начале 1920 года, после ареста адмирала «Политическим Центром» Попов был делегирован большевиками в следственную комиссию, допрашивавшую адмирала и Председателя Совета Министров Пепеляева. Последнего Попов допрашивал единолично ( допрашивал так «хорошо», что никаких «следов» проводимого следствия не сохранилось. – В.Ц. )).

Арестованных: Маевского, Кириенко, Девятова, Нила Фомина и др., в числе 13 человек, на грузовом автомобиле интендантского управления повезли в военно-полевой суд, помещавшийся в гарнизонном собрании в самом центре города. Председатель суда, просмотрев список приведенных арестованных, заявил, что об этих лицах никакого дела в производстве суда не имеется и что он не считает возможным их судить. Предстояло их отправить обратно.