Виктория Фокс - Тайна старого фонтана

Пальцы Сальваторе крепче сжимают рукоять вил, загоняя их еще глубже в землю.

— Да ты и не сможешь, — говорит он с тенью улыбки, — они говорят, что я не отличу черное от белого, но я все вижу. Я все знаю. И я знаю о тебе.

Во рту у меня пересыхает. В воздухе повисает угроза. Небо темнеет.

— Что ты знаешь?

— Я вижу это в твоих глазах. Они такие же, как у нее. Ты не попадешь домой. Ты сделала что-то плохое, такое же плохое, как и она, и вода найдет тебя.

Я пытаюсь пройти мимо, но он преграждает мне путь.

— Я видел ее, — говорит он. — Она купалась в нем в темноте, обмывала себя водой, прямо в ночной рубашке, чтобы она впитала больше воды. Я слышал запах воды, черный запах, черный на черном, трава и земля, глубокая-глубокая земля. Мылась, как будто сможет когда-то быть чистой. Я видел ее. Мертвую.

Я отталкиваю его, выбираюсь через дыру в стене наружу и бегу через террасу к замку, едва держась на ногах. Воздух обжигает легкие, я вижу высокое небо надо мной, и земля готова к моему падению — солнце уже согрело гравий. Фонтан в бассейне напоминает о неискупимом грехе.

В доме я встречаю Адалину, спускающуюся по лестнице. Она выглядит больной.

— С вами все в порядке? — спрашиваю я, переводя дыхание.

Адалина благодарит за заботу в своей странной манере — раздражение, унижение, доведение до отчаяния. Я, будто пойманный на шалости ребенок, жду, что за моей спиной появится Сальваторе и корявым пальцем ткнет в меня, обвиняя в чем-то.

Однако Адалине не до меня.

— Нормально, — отвечает она.

Но я вижу, что это не так. Горничная бледна, под глазами тени. Кажется, она не спала, и я думаю о таблетках Вивьен, доставленных недавно. Наверное, Адалина провела с ней всю ночь. Она хватает плащ и сумку в холле.

— Куда вы идете? — У меня нет права задавать такие вопросы, и выражение ее лица подтверждает это.

— Синьора ждет. Мы скоро вернемся.

Тяжелая дверь закрывается, и через секунду я слышу хруст гравия под колесами удаляющейся машины Вивьен. Я провожаю ее взглядом. По широким плечам в водителе можно узнать Адалину, но я не вижу Вивьен. Я представляю себе, что она лежит на заднем сиденье, мучимая своим таинственным недугом, вынужденная пренебречь своим страхом перед окружающим миром и показаться ему — или хотя бы доктору. Эта картина совсем не сочетается со старыми фотографиями Вивьен, которые я видела раньше. Она была роскошной красавицей, востребованной актрисой, мир был у ее ног. Почему все изменилось?

Я смотрю на фонтан, как будто он может дать ответ.

Подойди ко мне. Подойди. Подойди и посмотри.

Ноги сами несут к нему. Я упираюсь рукой в шершавый холодный край и смотрю на свое отражение. Надо мной проносятся бесформенные облака, они видны в воде так отчетливо, что кажется, будто именно там они настоящие, а на небе лишь копия, и на какой-то миг я думаю, что так и есть, что все настоящее — там, а здесь, наверху, — лишь отражение, я сама — лишь отражение, что реальный мир и зазеркалье поменялись местами. Я погружаюсь в эту химеру, одновременно жуткую и гипнотическую. Сердце бешено бьется, вот-вот что-то произойдет. Я задерживаю дыхание, и в тот же миг за моей спиной появляется лицо — отвратительное и гротескное, с безумными, дикими, сумасшедшими глазами.

У меня перехватывает дыхание, я пытаюсь сохранить равновесие, опершись о камень. Вокруг никого. Мне показалось, что я слышала детский смех, но рядом никого нет.

Меня захлестывает адреналин. И, прежде чем успеваю подумать, я иду в бальный зал и достаю ключ. Нужно несколько секунд, чтобы найти его, несколько секунд паники, что моя тайна раскрыта и ключ был перепрятан, но вдруг…

Нашла!

Вместо того чтобы вернуться и закрыть дверь чердака, что было бы единственным разумным поступком, я направляюсь в комнату Вивьен. Ее дверь, как и следовало ожидать, закрыта на замок. На секунду я сомневаюсь, что ключ подойдет, но все же он поворачивается, тихонько скрипнув.

Я внутри.

Спальня Вивьен выходит окнами на посыпанную гравием дорожку и кипарисовые деревья и обставлена под стать хозяйке — роскошная, но не устоявшая перед безжалостным временем. Тяжелые алые портьеры я видела еще в тот день, когда мы говорили, истертый ковер с богатым орнаментом (так и вижу его на восточном базаре в окружении драгоценностей), итальянские пейзажи, искусно написанные, но поблекшие от солнца, в рамах, с которых облетает позолота.

Кровать выглядит странно. Там, где должна стоять шикарная кровать с балдахином, на которой Вивьен в мехах и бриллиантах могла бы возлежать в Голливуде с бокалом шампанского, стоит узкая больничная кровать с металлической рамой. Рядом с ней столик на низких ножках, чтобы подавать еду лежачему, и склянка для питья. Все как в больнице. Голый матрас. Пахнет уксусом.

На длинном туалетном столике стоят в ряд несколько мраморных бюстов с разными париками, от них веет беспомощностью и безнадежностью, мысль о том, что такая роскошная женщина утратила былую красоту, обезоруживает. Неудивительно, что она не хочет встречаться со мной.

Что меня поражает в комнате, так это отсутствие каких-либо напоминаний о прошлом. Ни фотографий, ни книг, ничего личного, что могло бы рассказать о ее интересах, ее любовниках или надеждах. Остались ли у нее еще надежды? На картинах ни одной человеческой фигуры. Я вспоминаю человека с портрета на лестнице, мертвого, но такого удивительно живого. Бывал ли он здесь? Стоял ли там, где сейчас стою я, любил ли он Вивьен, обнимал ли ее в постели?

Ее призраки стали моими призраками, по крайней мере некоторые из них. Я думаю о любви, которую потеряла, вспоминаю звук его голоса, когда я позвонила ему сразу после того, как его жена совершила это… и полную тишину. Я не могу больше поддерживать отношения с тобой. Но что, если я по-прежнему хочу этих отношений? Что, если я не выживу без них?

Я осторожно открываю гардероб Вивьен. Здесь пахнет затхло, видно, его редко открывают, и содержимое объясняет почему. Восхитительные дорогие платья из шелка и атласа с кружевами — я могу оценить, как роскошно одевалась Вивьен. Какие вечера проводили они в Барбароссе? Как выглядела Вивьен, спускавшаяся по лестнице с тянущимся следом шлейфом из тонкой ткани? Был ли с ней мужчина, готовый поддержать ее руку? Любовались ли гости идеальной парой?

В самом низу шкафа есть полка. Я приседаю, ожидая увидеть ряды туфель, скрытых под длинными юбками, но вместо этого нахожу книгу в кожаном переплете. Поверхность ее бордовой обложки слегка растрескалась, как глазурь на вчерашнем торте.

Страницы пожелтели. На них нет дат, просто отрывки текста, на некоторых отмечены дни недели, на других — нет. Я листаю беспорядочные неразборчивые записи, пока в конце не останавливаюсь на одной, датированной воскресеньем: